Это можно было бы списать на обычные бабьи сплетни и слухи, но Дойл не мог себе этого позволить. Лучше было быть настороже — чем упустить ведьму. Тем более, что было неизвестно, как она выглядит, под какой личиной скрывается и чего хочет. Правда, с последним пунктом было практически однозначно понятно — власти. Во все времена и во всех странах ведьмы желали заполучить власть, чтобы открыто, не таясь творить свою магию. А значит, Эйрих был в опасности — снова.

Если бы речь шла о врагах, подкрадывающихся к королю с мечом, с отравленным вином, со злодейскими планами измены — Дойл бы не переживал. Он умел справляться с тем, что касалось интриг и войн. Но магия была за пределами его возможностей. Злые языки не раз называли его колдуном, продавшим душу силам зла, но он не владел и искрой магии, и, кроме того, знал, что против волшебства сталь не всегда может помочь.

Состоялся последний в этом году турнир, и уже этим вечером начиналась целая череда пиров и приемов — король праздновал конец удачного, благополучного, благословенного года с размахом.

— Милорд, — полузадушенным шепотом сказал Джил сзади, отвлекая Дойла от его мыслей, — вам пора одеваться на пир.

Он обернулся так резко, что мальчишка с испугом отпрыгнул назад, врезавшись спиной в столбик кровати. Дойл вздохнул и сказал мягче, чем собирался:

— Так подавай костюм.

Джил закивал и бросился собирать наряд. Дойл не стал дожидаться его неуклюжей помощи и оделся сам, только вот сапоги надевал мальчишка — как Дойл бы ни старался, он не сумел бы дотянуться до своих ступней и обуться.

Зеркала у Дойла отродясь не было, но он и без него знал, что парадный костюм сидит на нем куда хуже, чем доспехи — королевский кузнец знал свое дело и ковал броню точно по фигуре Дойла, чтобы ничто в бою не мешало ему. А вот королевский портной, похоже, задался целью как следует его разозлить — каждый новый костюм был неудобней предыдущих и лучше предыдущих подчеркивал все изъяны своего владельца. Почесав шею под жестким воротничком, Дойл прошипел:

— В тюрьму брошу скотину.

На самом деле, конечно, не бросит — Эйрих обожал этого портного и сильно расстроился бы, окажись он в тюрьме.

— М-милорд! — раздалось сзади.

— Чего еще? — спросил Дойл.

— Милорд, позвольте поправить? Вам бы распороть здесь один шов на рукаве, чтобы было удобней.

Джил выглядел обыкновенно-испуганным, но достаточно уверенным, так что Дойл кивнул — хуже однозначно не будет. Джил взял со стола небольшой кинжал и аккуратно, словно точно знал, что делает, подцепил какую-то нитку на камзоле, отложил кинжал и потянул ткань. Давление на искривленную лопатку прошло. Дойл пошевелил здоровой рукой, чувствуя, что обретает привычную подвижность, и заметил:

— Похоже, ты не так бесполезен, как кажешься на первый взгляд.

Мальчишка просиял, а Дойл направился в пиршественный зал. Не обращая внимания на взгляды придворных, он занял место по левую руку от короля.

— Как самочувствие, брат? — тихо спросил Эйрих, пользуясь тем, что их пока никто не слышит, и откладывая в сторону формальности.

— Мечтаю прирезать твоего портного, — так же тихо ответил Дойл, — чтобы другим не повадно было так надо мной издеваться.

— Бедняга не виноват, что по твоей фигуре не так-то просто сшить костюм, — ухмыльнулся король. Дойл кашлянул и заметил:

— А я не виноват, что его руки так кривы, что только палач их сумеет исправить.

Он, разумеется, не обижался на замечание брата — привык за все эти годы лет. К тому же тот, в свою очередь, прощал Дойлу весьма язвительные замечания о королевском мягкосердии, граничащем с тупоумием.

— Присмотрись к девушкам, которых мне будут представлять сегодня, — сказал Эйрих. — Особенно к дочерям милордов Ойстера, Ранкофа и Хилля.

— В чем они подозреваются? — напрягся Дойл. Обычно это он просил короля присмотреться к кому-то, кто вызывал подозрения и мог быть опасен. Эйрих улыбнулся:

— Хватит во всем видеть заговоры. Говоря «присмотрись», я имел в виду: «Задумайся, не хочешь ли взять в жены одну из них».

Если бы Дойл в этот момент уже отпил вина, он наверняка подавился бы — так абсурдно звучала эта идея.

— И не смотри на меня так, — продолжил брат невозмутимо, — ты достаточно поездил по лесам, поспал на земле и пролил своей и чужой крови. Тебе нужен дом, что-нибудь получше комнат во дворце, куда ты приходишь только на ночь. И нужна хорошая жена. Наследник, в конце концов.

— Ты не объелся ли грибов, твое величество? — буркнул Дойл. — Если эти девушки не угодили тебе — посади любую из них в крепость или отруби головы всем троим. Но меня в вечного их экзекутора превращать не надо.

— Жаль, что ты так думаешь — тебя не сложно полюбить, особенно если ты дашь себе труд немного придержать свой ядовитый язык. И я выбрал тебе самых красивых и самых богатых невест страны. Не нравятся они — возьми любую другую. Я беспокоюсь за тебя, Торден, и…

— Беспокойся о короне, стране и о зачатии своего наследника, — прервал его Дойл. — Хочешь женить меня, чтобы породниться с кем-то из милордов — не проблема, но уговаривать меня поменять образ жизни и начать вдруг восторгаться цветочками и милыми мордашками не стоит.

Эйрих вздохнул и заметил:

— Тяжело с тобой бывает. Нет, меня не интересуют связи с милордами, по крайней мере сейчас. Так что, если хочешь, можешь оставаться угрюмым холостяком и спать в холодной постели.

— Премного благодарен, — хмыкнул Дойл, а король взял в руки кубок и поднял его. Все разговоры затихли, все глаза тут же устремились на короля.

Тот начал обычную свою речь — о процветании страны, о доблести воинов и о светлом будущем. Эйрих был, надо признать, превосходным оратором. Банальную тему он превращал в интересную, его речь лилась почти музыкальным потоком, и внимали ему не только из-за его сана, но и из-за силы его слов. Дойл был устойчив к его красноречию, поэтому перестал слушать почти сразу же, тратя время на более полезное занятие — изучение гостей, сидящих слишком близко. Потом подозвал стоящего у двери начальника замковой стражи Файнса и указал ему на милорда Хилля. На мгновение на лице верного вояки появилось недоумение, которое мгновенно сменилось осознанием своей оплошности.

Не привлекая лишнего внимания, Файнс приблизился к Хиллю и наклонился к нему. Содержания их разговора никому не было слышно, но внимательный глаз Дойла уловил несколько движений — милорд послушно отцепил от пояса и передал стражнику кинжал.

Еще пять лет назад на королевском пиру было принято появляться со своим лучшим оружием — милорды и рыцари не только приходили на прием к королю, но еще и хвастались друг другу вооружением. Для Дойла, еще не слишком уверенно чувствующего себя в роли добровольного охранителя королевского спокойствия, каждый прием становился испытанием: глаза разбегались, от необходимости следить за каждым ножом и мечом начинала зверски болеть голова.