Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Постарайся в следующий раз избежать такой ошибки, Рик. Иначе я буду недоволен.
Отец Рикон медленно поклонился — он отлично понял намек и слишком хорошо знал, что у Дойла хоть и достаточно большой, но все-таки ограниченный запас терпения.
— Я не подведу вас, милорд.
— Не сомневаюсь, — согласился Дойл, и Рик удалился. Дойл направился к королю.
Тот, в шелковых одеждах, расшитых золотом, в короне, восседал на троне в малом зале для приемов, возле него, похожая на пеструю птицу в своем блестящем платье, расположилась королева. Придворные толпились возле стен, внимая королевским речам, а король вещал о справедливости и чести.
Дойл вошел без предупреждения и без объявления, но все-таки на него обратили внимание все — даже двое просителей, стоящих перед Эйрихом на коленях.
Дойл поморщился, но не остановился и прошел вперед, приблизился к королевскому трону и встал за спиной у брата.
— Итак, лорд Ганс, — продолжил Эйрих ранее начатую речь — очевидно, касающуюся какого-нибудь глупого спора между двумя обрюзгшими потными лордами, протирающими мраморный пол жесткими коленками, — вы обязуетесь выплатить сыну лорда Ингли приданое своей дочери в срок десять дней. В противном случае, по нашему решению, сын лорда Ингли получит в приданое деревни Малую и Болотную и закрепит их за своим родом.
— Ваше величество! — одновременно, но с совершенно разным выражением пробормотали лорды, однако король не закончил.
— Также лорд Ингли обязуется на собственные средства восстановить мельницу и мост на землях лорда Ганса в срок до трех месяцев. Если это не будет выполнено, лорд Ингли предстанет перед королевским судом по обвинению в разбое. Таково наше королевское решение.
Лорды, кланяясь и пятясь, убрались прочь, и прежде чем распорядитель привел новых просителей и жалобщиков, Эйрих объявил:
— Мы прервемся на некоторое время.
Придворные, как дрессированные собачки, по этой команде поспешили уйти из зала, осталась только охрана.
— Милорд Дойл, — обронила королева таким тоном, словно подразумевала «ядовитая гадюка», — отрадно видеть вас на вашем месте. Пока вы были в походе, мы скучали по вашему обществу.
— Ваше величество, — Дойл наклонил голову, — ваши слова согревают мне сердце.
Эйрих, чувствуя напряжение, спросил:
— В чем дело, Дойл? Ты пришел неожиданно и поспешно.
— В то, что я хотел поприсутствовать на королевском суде, вы не верите, ваше величество? — хмыкнул Дойл.
— Ни на миг — ни одного серьезного дела. Ну, говори, кого из моих подданных ты хочешь отправить в темницу? — Эйрих улыбался, но глаза у него были серьезные и настороженные. Нервные.
Дойл посмотрел в эти глаза, бросил короткий взгляд на насторожившуюся, как дрессированная крыса, королеву и сказал:
— Ваше величество никогда не ошибается, но в этот раз подозрения напрасны. Я пришел к вам как проситель, — он вышел из-за трона, но на колени не встал: Эйрих достаточно давно категорически запретил ему это делать, во-первых, желая перед всем двором подчеркнуть его статус, а во-вторых, беспокоясь о его ноге.
Король рассмеялся:
— Ни за что не поверю.
— И все-таки придется. Только ваше величество в силах исполнить мою просьбу и подарить мне большую радость… — Дойл сделал паузу и продолжил мягко: — пригласив на ближайший из пиров леди Харроу, вдову лорда Харроу, находящуюся сейчас под опекой милорда Грейза и проживающую в столице.
За короткое мгновение на лице Эйриха сменились изумление, радость, осознание и обреченность, а потом он спросил:
— В чем она подозревается?
Дойл не мог точно сказать, почему он не ответил откровенно: в колдовстве. Возможно, потому что у него не было никаких доказательств, а рыжие волосы и непонятную привлекательность к обвинению не приложишь. Возможно, потому что не хотел тревожить короля. Или не желал обсуждать дела в присутствии коронованной крысы.
В любом случае, он произнес:
— Никаких подозрений, сир. Моя просьба не государственного, а личного характера, — он немного наклонил голову и опустил глаза.
Пусть так — странная прихоть, из-за которой он не обвинил открыто леди Харроу в колдовстве, позволит убить двух зайцев разом: приблизиться к ней, чтобы изучить ближе, и отвлечь короля от марьяжных планов на его, Дойла, счет.
— Проклятье! — Эйрих хлопнул себя по колену. — Я ему сватаю самых красивых девушек королевства с огромным приданым, на что он отвечает, что любовные порывы его душе не близки. И вот она — причина, — он расхохотался, королева позволила себе мелкую зубастую улыбку, а Дойл сохранил каменное выражение лица. — Конечно, брат. Конечно. Что скажешь о сегодняшнем вечере? Еще не поздно послать ей приглашение.
Дойл поклонился и коротко поблагодарил.
Он терпеть не мог приемы — не важно, как они проходили и как назывались. Утренние собрания на королевском суде были настолько же невыносимы, как и пиры для знати. Но прием этим вечером был исключением — он был необходим не ради фальшивых улыбок королевских лизоблюдов, а для работы, поэтому Дойл собирался с большей охотой, чем обычно. Джил помог ему переодеться в камзол, в этот раз значительно более удобный, подал перстни и пробурчал себе под нос:
— Вы прекрасно выглядите, милорд Дойл, — и тут же шагнул назад.
Дойл бросил на него взгляд, но ничего не сказал — и без слов было понятно, что мальчишка в очередной раз сморозил чушь. Но камзол сидел отлично, словно был скроен по корявой фигуре, и, похоже, Джил приложил к этому руку. Поэтому вместо того, чтобы посоветовать ему заткнуться, Дойл сказал:
— Приготовь плащ и сапоги к моему возвращению. И сам оденься в темное.
Джил мелко закивал, и Дойл оставил его в комнате, а сам неспешно направился в большой приемный зал. Если бы он больше верил в помощь Всевышнего, перед встречей с ведьмой он зашел бы в храм или надел бы на запястье браслет с недремлющим оком. Но он верил слабо: кто бы ни сотворил людей и все на земле, живое и мертвое, он давно забыл о своем творении, занявшись другими, более важными вещами. Поэтому в делах людям оставалось полагаться на собственный ум, в бою — на ловкость, а в интригах — на красноречие. Не на помощь свыше.
Ленивые неспешные мысли мгновенно сбежали прочь в недра сознания — перед Дойлом склонился в учтивом поклоне и попытался пройти дальше человек, которому было совершенно противопоказано попадаться ему на глаза. Дойл остановился и сказал, не поворачивая головы:
— Стойте-ка, господин Оуэн.
Управляющий замка остановился — Дойл не видел, но слышал шорох его одежды и ставшее частым дыхание.
— Рад нашей встрече.
— Милорд Дойл, — раздалось сзади, — рад служить.
— Не сомневаюсь. Подойдите-ка сюда.