Как-то раз отец, приехав из райцентра, поставил перед ним литровую банку с расплавленным лакомством и плавающей сверху деревянной палочкой. Дождавшись, когда Егор его выпьет и липкими губами оближет деревяшку, он поинтересовался: «Тебе понравилось, сынок?» На что Егор, пожав худыми плечами, при полном отсутствии положительных эмоций ответил: «Пап, привези мне лучше в следующий раз козинаки с орешками…».

Закрыв дверь столовой, Максим заглянул в комнату бодрствующей смены. Там, положив усталую голову на потрескавшиеся кулаки, лежавшие на спинке старого стула, похрапывая, «бодрствовал» Кирилл Сабуров по прозвищу Железо. Земляк одного с Максимом призыва. Удивительного, стального характера человек. Какие бы тяжелые времена ни наступали для молодых бойцов – а других времен у них пока и не было, никто не видел страданий на его невозмутимом лице. Рядом за обшарпанным, видавшим виды коричневым столом сидел Леха Гарбуль, он же Бульба – с Уставом гарнизонной и караульной службы в руках. Бедный белорус! После его «залета» на вышке он по полной программе получил от старослужащих маклух, калабах, крокодилов и т. д. Мало того, теперь каждое утро на зарядке вся рота бежала кросс налегке, а Гарбуль – в двух бронежилетах и с каской на голове в придачу. На десерт его заставили выучить наизусть этот проклятый Устав, написанный таким сухим и казенным языком, что, казалось, писали его специально созданные для этого роботы. Как он все это выдерживает, бедолага? А ведь говорят, что до службы он успел в университете поучиться, и родители у него большие «шишки». И каким образом он умудрился вместе с нами, простыми смертными, в эту дыру попасть?

Приветствуя вошедшего друга кивком коротко подстриженной головы, Алексей с отвращением отбросил на край стола ненавистную сухую книжицу и, крепко зевая, спросил:

– Сменился, что ли?

Максим утвердительно кивнул в ответ и, оглядев помещение, тихо спросил:

– А где Горох?

– Тебе Чайка разве не рассказал по дороге про гороховский залет? – поднял удивленные брови Леха. – А, кстати, где он сам?

Максим кивнул головой в сторону «бистро» и, шутливо перекрестившись, сказал:

– Дрыхнет прямо на столе. Так где Горох-то?

– Ты же знаешь Серегу, он без залетов не может, – широко зевнул Гарбуль, – с поста его еще ночью сняли и сразу на «губу». Теперь или ты, или,… – Бульба кивнул в сторону спящего Железа, – Кирюха за него на взлетку пойдет стоять.

– Твою мать! Отдохнул, называется, – непроизвольно вырвался у «обрадованного» новостью Максима малодушный стон. «Господи! Где сил-то взять?» Но, посмотрев на бледное, с синими кругами под глазами лицо белоруса, прикусил язык.

– Чего же он в этот раз натворил-то?

– Ума у него нет совершенно, – покрутил указательным пальцем у виска Бульба. – По зайцам ночью стрелять удумал, представляешь? Где-то фонарик умудрился надыбать…. А они на свет выскакивают, и он их мочит, они выскакивают, а он их из автомата очередями.… Представляешь, что от тех зайцев осталось? Во-во, одни уши. Но это полбеды – рядом с нашим постом «зеленые» окопались, а ты сам знаешь, какие они «храбрые» воины. Так вот они со страху подумали, что это душманы в атаку пошли, ну и в ответ херакнули со всего, что у них было, Гороха чуть не закосили. Ну, в общем, еле уладили, комбрига пришлось с постели поднять. Что там было,… передать невозможно. Комбриг в гневе приказал Гороха под трибунал отдать.

– Да ну?! Серегу под трибунал? Во дела-а! – выдохнул, качая головой, Максим.

– Да ты же его знаешь, ему все по барабану: караул, война, дембеля, трибунал, комбриг с командующим, вместе взятые, – закончил рассказ Леха. – После «губы» мы с ним вместе на зарядке в бронежилетах бегать будем. Все ж веселее.

– Это точно, – сочувственно согласился с другом Максим и, зевая, добавил: – А я наивно думал вздремнуть часок….

– Это вряд ли, – ухмыльнулся белорус. – У тебя есть закурить?

– Есть одна «Донская» в заначке, – с этими словами Максим вытряхнул из зеленой, выцветшей от солнца панамы помятую сигарету без фильтра. – Пойдем на улице подымим.

Проходя мимо комнаты отдыхающей смены, где обосновался исключительно дембельский состав караула, друзья с завистью услышали смачный храп старослужащих. «Ничего, когда-нибудь мы тоже будем так отдыхать, придет наше время», – подумали они об одном и том же.

Тихонько выйдя на улицу, парни сели на деревянную скамейку и раскурили единственную на двоих сигарету. Набиравшее силу солнце нежно и с пониманием ласкало их заостренные обветренные лица, словно пытаясь сказать: ну потерпите еще малость, вы же сильные, немного вам осталось шнурить, там полегче будет….

– Ты сам-то как? – спросил Максим, передавая другу сигарету.

– Да никак, – ответил тот, затягиваясь и глядя куда-то вдаль, – всю ночь не спал. Сначала на вещевом складе смену стоял, потом на «собачке» два часа, потом за Фана на его посту, теперь вот просвещаюсь, Устав зубрю,… мать его! Смотреть уже на эту уродскую книгу мочи нет, – зло сплюнул на землю Гарбуль.

– Неужели совсем не спал? – изумился Максим.

– Ни грамма. Фан говорит, ты в прошлом карауле на вышке выспался, теперь давай тащи службу,… – Белорус поджал губы. – Хожу, шатаюсь. Сил никаких не осталось, – искренне пожаловался другу белорус и зло скрежетнул зубами. Видно было, что он находится на пределе своих уже резервных сил. – За что нам такое наказание, а, Максим?

– Не знаю, – пожал тот плечами в ответ, – за грехи, наверное, тяжкие. – Максим попытался улыбнуться, но, бросив взгляд на утомленное лицо друга, веселиться передумал. Тот явно нуждался в поддержке.

– Немного нам терпеть осталось, Леха. Ты, это… держись давай, не скисай, – утешал он, как мог. – Дембеля скоро улетят, придут наши молодые, другая жизнь у нас будет. Мы в комнате отдыха, шнуры на посту. Прикинь, да? Совсем по-другому служба у нас пойдет. Думаешь, Фан с Бригом не летали, как электровеники, когда молодыми были? Еще как летали, мне Чайка рассказывал, он ведь их на полгода всего младше призывом, вместе шуршали.

– Да все правильно ты говоришь, – равнодушно ухмыльнулся белорус и крепко затянулся, – только сил вот совсем уже нет, – выдыхая табачный дым, тупо повторил он. – А завтра в горы идем на Макаву, когда отдыхать-то? Чокнусь я, наверное, скоро. В башке голоса какие-то уже слышу, – слабо улыбнувшись обветренными губами, тоскливо протянул Гарбуль.

– На Макаву? Завтра?! – присвистнул Максим. – Откуда знаешь?

– Гладышев сказал, – ответил Леха. – Потом сразу на Газни, двухэтапная операция.

Максим присвистнул и почесал затылок. Потом, о чем-то подумав, резко встал и, мельком заглянув в караулку, предложил:

– Ты, Леха, покемарь прямо тут на скамейке, а я на фишке постою. Если кто-нибудь выйдет, я тебя быстро растолкаю.

Ответить у изможденного бессонницей Гарбуля не получилось. Лишь услышав: «Леха, покемарь…», он благодарно улыбнулся, разом обмяк и, стукнувшись затылком о стену, вмиг уснул.