А еще Янулла воспитывает двоих сыновей-школьников, получает грамоты за родительские заслуги. В школе ее хорошо знают: она одна из самых активных членов родительского совета. Нужно помочь учителю во время загородной прогулки? Приготовить сладости для детского утренника? Украсить школу к празднику? Она всегда готова. Ко всему, чем она занимается, Янулла относится серьезно, с почти профессиональной педантичностью.

Я часто вижу ее за компьютером. То она ищет рецепты блюд, то информацию о новейших стилях вязания. То, наоборот, древний способ плетения кружев. Но иногда на экране совсем другие тексты: «Как научить детей правильно молиться?», «Как подготовиться к конфирмации?», «Что нужно рассказывать о Христе?» Это не только для ее собственных детей. Еще и для маленьких прихожан церкви Стелла Марис – она там преподает в воскресной школе.

Янулла – глубоко религиозный человек. Я почему-то всегда считала, что слишком преданные религии люди должны быть сдержанные, может быть, даже слегла суровые. Янулла опрокинула это мое представление. Она всегда оживлена, шутливо настроена. Со своим мужем Андреем они любят друг друга подкалывать. Я не видела ее никогда в дурном настроении. Это естественно для человека, который окружен любовью, умеет быть в ладу с людьми, а главное, в гармонии с самим собой.

И вдруг Янулла мне говорит:

– Я настрадалась от своего комплекса неполноценности.

Я от неожиданности даже выронила ручку, которой записывала наше с ней интервью. Какой такой комплекс? Она же у нас ведь такая «ладная да складная»…

– Это началось еще в Англии. Мы там оказались с отцом, который служил в Британской армии. У меня был ужасный мальтийский акцент, а еще эти волосы. И эта фамилия.

Ее черные жесткие волосы спутанной копной возвышались надо лбом. Как и у большинства мальтиек, они завивались в мелкие тугие колечки. А когда мама пыталась расчесать их гребнем, упорно торчали во все стороны, как у дикобраза.

Что же касается фамилии – Маниколло, такой естественной на ее родине, то здесь, на чужой земле, она казалось почему-то очень смешной. Дети дразнили ее: «Янулла Маникулла», смеялись над ее торчащими волосами и, конечно, вызвали у нее комплекс неполноценности.

Она мечтала вернуться домой, где и ее выговор, и волосы, и имя будут вполне естественны. Однако, когда семья вернулась в их родной дом в Слиме, обнаружилось, что девочка опять не как все. На этот раз проблема оказалась серьезнее.

Программа британской школы, где несколько лет училась Янулла, сильно отличалась от мальтийской. Многие знания тут оказались ни к чему, а те, что давно усвоили ее одноклассники, были ей неизвестны. И опять она попала в разряд изгоев. Над ней, правда, уже не смеялись, но и дружить не спешили.

– Если бы вы видели меня тогда, – вспоминает Янулла со вздохом. – Я была очень-очень застенчива. Стеснялась спросить учителя, если что-то не понимала. И старалась как можно больше молчать, только бы на меня не обращали внимания. Особенно тяжело было общаться с незнакомыми людьми.

Однажды она сказала отцу, что хотела бы стать юристом. Отец решил посоветоваться со своим знакомым адвокатом. Тот взглянул на робкую девочку, которая еле слышно выговаривала слова, и рассмеялся:

– Ну, какой из нее юрист? Она даже говорить толком не умеет.

– Я окончательно замкнулась, ушла в себя. И прочно уверовала: я типичная неудачница, не будет мне в жизни счастья.

Но время шло. Из несуразного подростка она стала превращаться в миловидную девушку.

– В какой-то момент я решила, что сама могу поменять свою судьбу. С чего начать? Ну, наверное, с того, что зависит от меня. Я раздобыла учебники, по которым учились мои одноклассники, пока я жила в Англии. Стала сама их штудировать, много читала. И постепенно из самых отстающих превратилась в одну из лучших учениц школы.

– Не пробовали все-таки стать юристом?

– Нет, теперь у меня были совсем другие цели.

Тут надо рассказать немного о Януллиной маме. Она любила музыку, обожала принимать гостей и ходить в гости. А больше всего ей нравилось танцевать. В это замечательное занятие она вовлекла и мужа. Оба увлеклись танцевальным искусством настолько, что даже стали учить всех желающих. А потом официально открыли школу танцев.

От своих школьных неурядиц Янулла стремилась укрыться в уютном доме. Но уюта-то как раз в родном доме и не было. Зато им был пропитан дом бабушки.

Именно у мамы своей «недомашней» матери научилась она всему, что ей нравилось: готовить, наводить образцовый порядок, вязать, шить, плести кружева.

– Больше всего на свете хотелось мне иметь свой дом, чтобы его обихаживать и наполнять теплом.

…Эту картинку я наблюдаю много раз, сидя в гостиной у Януллы. Я вижу, как она делает сразу несколько дел. Готовит суп на плите. Тушит жаркое в духовке. Нагревает соус для пасты в микроволновке. Моет посуду. Протирает дверцы холодильника. Начищает до блеска металлические ручки шкафов. Смахивает пыль со стульев, переворачивая их вверх дном, залезая в каждую щелочку. И все это одновременно.

Еду она готовит не только для своей семьи, но еще и для гостей, которым вроде меня сдает комнаты. Идея совместить рабочие дела с домашними пришла не случайно.

– Я долго раздумывала, как сделать так, чтобы, не отрываясь от дома, от хозяйства, от детей, иметь возможность зарабатывать деньги. Конечно, для этого, прежде всего, надо было иметь сам дом. А это ведь очень дорого. Из чего выплачивать долги? И тогда я подумала: пусть это будет что-то вроде отеля: три комнаты на четыре – шесть человек. Я готовлю утром завтрак, вечером – горячий ужин. И дом, и работа – все в одном месте.

– Янулла, но ведь это огромный труд, – говорю я. – Каждый день готовить на девять человек, стирать белье, убирать комнаты. И все это без помощников.

– Да мне помощники не нужны. Если бы они были, тогда бы пропала идея моего дома – не просто помещения, где живут люди, а теплоты и уюта, которые я сама в нем создаю. Своими руками.

– Чего вам в жизни не хватает? – спрашиваю ее напоследок.

Она долго думает.

– Даже не знаю, что ответить. Все, о чем я мечтала, у меня вроде бы есть.

Испещренное глубокими морщинами лицо. Руки в набухших жилах. Дряблая шея старого человека. В свои восемьдесят два она выглядит так, как должен выглядеть человек в ее возрасте. Но во всем этом облике есть какая-то удивительная привлекательность. Это обаяние доброты и света. Можно ли в эту пору быть счастливой?

– А когда же еще, если не сейчас? – говорит Мария. – В детстве я страдала от бедности, часто голодала. В зрелые годы много работала, растила пятерых детей, и времени на отдых, а значит, и на радость не оставалось. Мне было за шестьдесят, когда мы с мужем наконец заработали себе на приличную жизнь, радовались внукам. И тут внезапное горе: у мужа рак, через три месяца он умирает.