все сейчас… Кто в Германии, кто в Израиле, кто в Америке, кто по этапу, а кто и на кладбище… Все возвратится в прах… Лучезарные полдни детства… Битком набитый актовый зал… Как же дружно мы с пацанами презирали тогда комсюков… Правда и то, что в девятом я тоже попытался вступить в ВЛКСМ… Мама считала, что это прибавит шансов при поступлении в вуз… Если ты устроишься на работу, где с тобой будут обращаться как с рабом, где с тобой будут обращаться как с зомби из их корпоративной могилы… Но они меня не приняли, не сочли достойным чистоты рядов их славной организации… Трамплин перед карьерной лестницей начинающего партократа… Когда в восемьдесят четвертом я заявился в школу с бритыми висками, глупые комсюки презабавно стучали на «гитлеровца»… Суета и погоня за ветром… Сейчас ведь как раз они, те же самые твердолобые комсорги стали вдруг наиболее ретивыми нацистами, антисемитами, русофобами, в зависимости от конъюнктуры времени и места… Неистребимая порода хамелеонов, становой хребет медиократии, при любом режиме, при любой власти… И, появляясь, исчезают вновь… Впрочем, весь нынешний политический спектр нашей страны, слева направо и справа налево – от анархистов до неофашистов – появлением своим обязан исключительно горбачевской гласности, когда им разрешили, когда «стало дозволено»… Помню я весь этот нездоровый ажиотаж массового исхода из кухонь… Судите сами, насколько они настоящие… А земля пребывает вовеки…

В зале ожидания стамбульского аэропорта, при пересадке, творилось некое довольно фантасмагорическое действо. «Челноки» из различных республик СНГ, представители знаковой прослойки уходящего десятилетия, груженные всевозможным товаром для уличной торговли с прилавка, отмечали возвращение домой крепкими спиртными напитками. Альберт заметил, что время от времени они сбиваются в небольшие кучки и отправляются в курилку, откуда возвращаются с прямо-таки гомерическим хохотом, раскрасневшиеся и довольные собой. Когда Альберт вышел туда на перекур, он понял причину всеобщего веселья. В углу за столиком, перед раскрытым ноутбуком, стояла жертва веселых «челноков» – долговязый, нескладный итальянец, затравленно озиравшийся кругом, словно бы в поисках выхода из затруднительного положения. К нему снова и снова подходили группы его попутчиков и нарочно заговаривали с ним на русском.

– Нон каписко! – повторял он им срывающимся голосом. – Нон каписко![2]

«Челноки» обоего пола и всех возрастов покатывались со смеху, держась за мелко трясущиеся бока, и шли дальше рассказывать остальным: «Только писька! Он говорит, ему нужна только писька! Иди, сам спроси». И те шли за своей порцией веселья.

– Какой рейс у тебя? – допытывалась пожилая дебелая женщина с ярко накрашенным ртом. – Куда летишь, говорю?!

– Нон каписко! – обреченно отвечал итальянец. Ее дети, невзрачные подростки с угреватыми лицами, толкали друг друга локтями, прыская в кулачки.

– Они спрашивают вас, куда вы летите, – внезапно вмешался Альберт. – Видимо, беспокоятся, как бы вы не пропустили свой рейс.

– Ах, понятно! – воскликнул итальянец. Услышав родную речь, он словно ухватился за спасительную соломинку. – Будьте любезны, скажите им, что я безмерно благодарен этой синьоре за ее заботу, но у меня все под контролем. Я лечу на остров Сахалин, в город Чехов, с пересадкой в Москве. Расписание рейсов открыто у меня на экране компьютера, я внимательно слежу за всеми объявлениями.

Альберт перевел. Радость медленно сползала со скучнеющих лиц его собеседников. Дама кивнула и вальяжно проследовала обратно в зал ожидания, объявить своим компаньонам, что комедия закончилась, их разоблачили.

Пока Альберт раскуривал свою сигарету, итальянец вручил ему свою визитную карточку. Они познакомились, пожали друг другу руки.

– Комплименты! – воскликнул Рокко. – Где вы так научились итальянскому? У вас превосходная речь.

– Я прожил пару лет в Италии, – ответил Альберт и, как обычно бывает в таких случаях, немного рассказал о себе.

– У вас отменные лингвистические способности. Браво! Не все итальянцы способны выражать свои мысли так, как вы, – сказал Рокко. – Я живу в России уже пару лет, но так, увы, и не научился говорить по-русски. Вы, случайно, не переводчик?

Альберт ответил, что вообще-то нет, но в Италии приходилось несколько раз заниматься англо-итальянскими переводами, в частности помогая одной из неправительственных волонтерских организаций Третьего сектора переписываться с ООН и ЮНЕСКО.

– Не сомневался, что вы владеете еще и английским, – обрадовался Рокко. – Пожалуйста, напишите мне при первой же возможности.

Альберт повертел в руках визитку Рокко: на ней был указан в числе прочего адрес электронной почты. В девяностые Альберт уже пользовался электронной почтой, и ему понравился этот способ сообщения, хотя собственного адреса у него до сих пор не было. Он решил, что как только заведет электронную почту, то обязательно черкнет пару строк Рокко. На том и расстались, успев перед объявлением московского рейса перейти на «ты».

Добравшись наконец домой, Альберт начал потихоньку вживаться в изменившуюся до неузнаваемости действительность. Он поселился у родителей и для начала отправился на курсы вождения, чтобы получить права – частный извоз оставался универсальным резервным вариантом заработка, как и в советское время, – а затем и на компьютерные курсы, открытые в старом здании Академии наук. Окружающим казалось, что он ведет себя странновато. Он чувствовал себя то новорожденным, которому нужно научиться ходить, то существом с другой планеты, которое не всегда способно считывать коды землян. Освоив MS Office и Windows на курсах, он завел себе электронную почту и написал Рокко. Тот откликнулся немедленно: предложил Альберту как можно скорее вылететь на Сахалин, в город Чехов, где он, как выяснилось, работал директором по производству в крупном проекте. Оказывается, он горячо рекомендовал Альберта как отличного переводчика и уже сейчас его компания готова была предложить оклад, который выглядел привлекательнее, чем среднее предложение всех местных работодателей, с кем Альберт к тому времени успел встретиться. Разумеется, Альберт согласился.

* * *

Районы и времена года… Кэмден… Брикстон… Коулун… Монг-Кок… Эглинтон… Дандас… руа Асорес… Пантанелли… Монтесьепи… Тестаччо… Трастевере… Чехов… Осталось только чувство горечи, словно привкус железа во рту, словно затянувшийся сезон дождей на душе и терпеливое ожидание бесславного конца, очередного падения, соскальзывания в знакомую черную пропасть, на краю которой привык топтаться в последние месяцы вновь обретенной, отвоеванной свободы. Страх перед неизбывными бессонными ночами, так сильно похожими на кромешный, липкий мрак, молча притаившийся в бетонных лабиринтах душного перенаселенного острова. И восторг по утрам. Ощущение полноты жизни, лишь от того, что начинается еще один день, хотя бы еще один день, который можно прожить чистым. Каждый день учиться ходить и общаться, подобно новорожденной душе, вернувшейся с того света и хранящей все еще слишком живые воспоминания о мутном и гулком болезненном мареве в мозгах и о нескончаемых