перенимая их функцию на себя. Заботится о постоянстве внутренней среды организма – содержании солей, воды, белков, кислорода, гормонов и тому подобных вещей, по мере необходимости вводя или выводя их из тела. Даже есть, употреблять пищу, что-то глотая, не нужно – все будет сразу вводиться в кровь. При наличии запасов пищи и электроэнергии человек в этой оболочке может продержаться очень долго. Сколько? Кто его знает. Возможно, это было в программе экспериментов, которые они должны были выполнить. Но об этом знает один лишь капитан…

Разъем шнура сам отскочил из паза, все, заправка завершена. Ему можно жить.

Небольшое Марсианское солнце быстро уходило за горизонт. Большая часть неба окрасилась в иссиня-черный цвет и только там, где еще оставалось светлое золотое пятнышко, разливалась скудная заря. В последний раз лучик солнца скользнул по металлической ткани скафандра, осветив сидящую на камне фигуру, несколько склоненную в раздумье.

Стеран Ровен прощался со светом такой далекой отсюда и такой родной звезды. Недалеко от его диска ярко блестела маленькая звездочка, двигающаяся вслед хозяйке. Это или Венера или Земля, так же ставшая вечерней звездой этой планеты. Но эта его последняя надежда скоро скрылась за горизонтом, оставив космонавта наедине со своими мыслями.

Он, местный Робинзон, прожил на Марсе более пяти месяцев. Или лет. Мысли, столь ясные после кораблекрушения, ныне расплывались, меняя свои формы и очертания. Несмотря на здоровое тело, его мозг понемногу начинал давать сбои.

Нет, первое время все шло хорошо, просто прекрасно. Он радовался жизни и даже, иногда, находил необъяснимое удовольствие в его сложившемся положении. Все что нужно для его выживаемости работало просто прекрасно.

Первым делом Стеран занялся подсчетами. Наверняка на Земле строили корабль не в единственном экземпляре, и подготовить второй такой для спасательной экспедиции это дело дней, а то и часов. При дополнительных установленных на двигатели модулей и той спешке, которую люди должны были испытывать, полет занял бы не более нескольких месяцев. Пищи и воды у него, как выяснилось, хватило бы даже на несколько лет. Поэтому не все так плохо как казалось сначала. Его могут еще спасти, если он будет долго и терпеливо ждать.

Затем выяснилась небольшая неприятность – солнечные батареи не могли вырабатывать электроэнергию в полном объеме из-за каких-то неисправностей. Правда, все равно аккумуляторы скафандра не могли зарядиться больше чем их емкость, а больше энергия ни на что не расходовалась.

Оп мог свободно передвигаться по планете в любом направлении, но от останков, ставших ему родными, его третьим домом, после Земли и каюты в корабле, не мог отойти более чем на двадцать-двадцать пять часов, с тем, чтобы успеть вернуться и пополнить свои запасы скафандра.

Стеран совершил несколько подобных прогулок в разных направлениях, совершая переходы до ста километров в одну сторону. Правда, при этом приходилось колоть себе большие дозы транквилизаторов, чтобы находиться в активном состоянии по сорок-пятьдесят часов. Он не признавался себе, но действительная цель его прогулок – найти остатки основного модуля корабля. Впрочем, это, одно из немногочисленных развлечений, очень скоро пришлось прекратить.

Однажды, когда он возвращался из очередного рейда, началась песчаная буря. Он знал об этом явлении марсианской природы, но, зная, что такому массивному телу каким являлся он, мелкие песчинки, переносимые разряженной атмосферой, не могут причинить особого вреда, не придал значения. Стеран долго стоял и смотрел на гигантские завихрения поднятой с поверхности пыли, когда сообразил, что следы, оставленные им на песке вскоре будут занесены и засыпаны и он просто не найдет дорогу к своему спасительному месту крушения. Насчет того, что он увидит останки с какой-нибудь возвышенности, Ровен нисколько не обольщался. Марс имел гораздо меньшие размеры, соответственно большую кривизну и поэтому горизонт планеты находился ближе к наблюдателю, чем на Земле, и обзор открывался едва на несколько километров. Заметить звездные ориентиры он как-то не догадался, да и поднятая марсианская пыль мешала их обозрению.

Испугавшись не на шутку, он бросился бежать, Тогда он снова смотрел смерти в лицо – стоило ему чуть отклониться от его первоначального курса и все – неминуемая гибель. Но он вернулся. И тут его поджидала новая беда. Песчинки бури исцарапали солнечные батареи и сделали их непригодными к использованию, пыль стерла, буквально, соскоблила верхний тончайший рабочий слой. Стеран отругал себя за такую непредусмотрительность и тут же поблагодарил за то, что открыл не все батареи, поэтому в негодность пришли только две. Затем его обеспокоенность усилилась, когда буря затянулась на довольно длительный срок и пришлось еще два раза открывать новые батареи и заряжать аккумуляторы скафандра. Сколько он тогда стоял среди свиста и воя ветра, стука песчинок по металлу, в этом оранжевом аду удерживая батареи в сложенном виде и закрывая их от действия ветра? В конце концов, буря ушла, а батареи все равно оказались испорченными.

А местные, черные ночи с мириадами звезд и странными шепотами и говорами планеты? Сколько он натерпелся страха, когда в этой, почти осязаемой черноте кто-то вдруг начинал дико завывать, по сумасшедшему хохотать или жалобно стонать. Конечно, возможно, это трескались камни, днем нагретые, иногда, до нуля, которые ночью быстро охлаждались при температурах и ниже ста градусов. Хотя, может, это хохотало и трескалось только у него в голове. Именно поэтому, уде довольно давно он засыпает только со снотворным.

Некое подобие кровати Стеран соорудил себе, вырыв сбоку от остатков корабля яму, несколько смахивающую на могилу, но достаточно удобную для своего непосредственного назначения. Засыпая, он часто думал о том, что еще никто не спал в скафандре среди пустошей неприветливой планеты рядом с обломками своего корабля в яме-могиле. Еще он думал о Земле и часто грезил ею, постепенно удаляясь от реальности.

Как и у Робинзона, у Стерана имелся свой календарь, для создания которого он облазил все окрестности. Для начала он выбрал более менее ровную площадку, очистил ее от булыжников, разровнял как смог, а затем повел свой нерадостный счет. Валуном среднего размера он отмечал будний день, а валуном побольше – выходной или праздник. Камни он складывал в четыре цепочки по семь штук в каждой, обозначая тем самым месяц. Все местные подходящие булыжники давно были пристроены к соответствующей дате и теперь, каждый раз, когда он просыпался, он шел на поиски камня сегодняшнего дня.

Из всех развлечений у него имелись только транквилизаторы и Его Камень. Транквилизаторы, как обезболивающее, входили в состав жизнеобеспечения. Ему еще сразу пришла в голову мысль, что при крайних обстоятельствах можно будет таким образом