Тамара, эта вроде бы неглупая женщина, опять — в который уже раз! — поверила Игорю, поверила после всех его маленьких и больших обманов. Наверное, это тоже было одним из вечных проявлений того загадочного чувства, которое называют любовью…

— Тихо, тихо, тихо… — уговаривал Игорь свою женщину, крепко сжимая ее руками. — Ну хватит… Ты же знаешь, Томочка, я всегда к тебе возвращаюсь.

— Понимаешь, — Тамара и вправду успокоилась, — мы остались без гроша. Я должна была найти деньги, чтобы выжить! А никто, кроме Форса, не помог бы мне. Понимаешь? — Она уже почти оправдывалась перед Игорем.

— Все, все, успокойся… Вот, посмотри. — И он достал маленькую стеклянную баночку с каким-то серым порошком.

— Что это?

— Яд. Ты ведь хотела избавиться от Кармелиты раз и навсегда? Хотела, чтобы астаховское наследство досталось не ей, а Антону, и не часть, а все? Хотела? Ну так вот — я ее отравлю!

* * *

На этот раз Соня и Миро встретились случайно. Соня пришла к Кармелите, Миро — к Зарецкому, но ни той, ни другого дома не оказалось — они были в милиции. Миро пошел на конюшню проведать Торнадо и пригласил Соню с собой.

— Хороший мой… — говорил молодой цыган, обнимая Торнадо и трепля его гриву. — Плохо тебе? Потерпи, потерпи — все будет хорошо…

Конь доверчиво стал тереться мордой о руку хозяина.

— Ты с ним прямо как с человеком разговариваешь, — сказала Соня, подходя поближе.

— А ты знаешь, он у меня очень умный — все понимает. Мне вообще иногда кажется, что лошади умнее людей.

Соня недоверчиво улыбнулась, но Миро горячо продолжал:

— Ты не поверишь — они ведь все чувствуют, все! Только говорить не умеют.

Девушка тоже осмелилась погладить Торнадо по его печальной морде.

— Ну и пусть не говорят. — Она смотрела коню в глаза. — И так все понятно.

— Знаешь, а ты ему понравилась — он ведь у меня, вообще-то, с характером, чужих к себе и близко не подпускает, а тут… Странное дело.

— Миро, а ты хотел о чем-то поговорить с Рамиром Драговичем?

— Да. Я хочу изменить жизнь нашего табора. Понимаешь, кочевать мы теперь скорее всего не будем…

— И вы хотите навсегда остаться в Управске?

— Хотим. Но для этого табору нужно построить свой дом. Чтобы в палатках не мерзнуть и у чужаков углы не снимать.

— Погоди, но ведь это же очень дорого?

— Вот об этом-то я и хотел поговорить с Баро.

— А хочешь, я помогу тебе, Миро?

Цыган посмотрел на девушку с нескрываемым удивлением.

— Соня, ты только не обижайся, но, честно говоря, я не очень-то представляю, чем ты можешь помочь. Дать нам кучу денег? Класть кирпичи и месить раствор?

— Зря ты так. Я могу помочь вам с юридической стороны. Строительство дома — это не только деньги и кирпичи. Это еще и кое-что похуже. Например: составление договоров, собирание всех нужных подписей к целой куче бумаг… Да всего сразу и не перечислишь!

— Ну ты, оказывается, голова! — Миро был приятно поражен, его вольный цыганский ум как-то не задумывался обо всех этих оседлых гаджовских проблемах и вопросах.

* * *

Из кабинета следователя Баро вывел Люциту под руку — она была белее самых белых простыней. Кармелита уже ждала их в коридоре.

— Что? Отказал? — бросилась она им навстречу.

— Да нет, дочка… — Баро хмурился. — Просто придется продать еще нескольких лошадей для того, чтобы собрать выкуп.

— Выкуп?

— Ну не выкуп — залог. Какая разница?

А ведь и в самом деле — особой разницы не было. Баро твердо знал одно — человек дороже любых выкупов, залогов, дороже любых денег. Люцита достала из карманов, из всех своих цыганских юбок целый ворох купюр, вынула последние сережки, какую-то не очень ценную брошку, несколько золотых монет со старого монисто.

— Баро, я понимаю, что это — капля в море, но я тоже хочу помочь в сборе денег.

— Люцита, оставь это себе — тебе еще пригодится. — Цыганский барон говорил горячо, но как-то неуверенно.

— Нет, Баро. Я оставила себе только обручальное кольцо да крестик. А остальное — прошу тебя, возьми, не отказывай мне.

— А откуда у тебя столько денег?

— Я продала многое из нашего семейного золота.

— Хорошо, Люцита, я тебя понимаю… — Баро принял не очень богатый взнос жены арестанта, он не мог этого не сделать. — Пойдем с нами…

— Нет. Вы идите, спасибо вам за все! А я тут останусь, вдруг еще раз посчастливится Богдана увидеть…

Баро и Кармелита только понимающе вздохнули и молча вышли из здания уголовного розыска. А Люцита устало опустилась на деревянную скамейку, смотря прямо перед собой — в крашенную масляной краской стену милицейского коридора.

* * *

Кармелита хлопотала в деннике у больного Торнадо. Расчесывала ему гриву, обнимала, целовала и все уговаривала коня хоть чуть-чуть поесть — он не брал в рот ни крошки уже два дня.

— Здравствуй, Кармелита… — В воротах конюшни неожиданно возник Астахов.

— Здравствуй…

Прав оказался покойный Максим. Время делало свое дело — отец и дочь, Астахов и Кармелита, медленно, но верно становились ближе друг другу, и девушка уже называла его на «ты».

— С ним что-то случилось? — спросил Николай Андреевич, кивая на Торнадо.

— Да вот, заболел. Ничего есть не хочет.

— Жалко его — такой красивый. А где остальные лошади — тут же целый табун был?

— В другую конюшню перевели. Отец распорядился… — Да уж, отцом Кармелита все равно называла Баро. Видно, все-таки не совсем прав был покойный Максим — не все под силу даже времени… — Отец распорядился других лошадей перевести, чтоб не заразились.

Помолчали.

— Как съездил в Лондон? — спросила Кармелита. — Удачно?

— Ну сказать, что удачно — это ничего не сказать! Великолепно! — Астахов был очень рад, что дочка перевела разговор на эту тему. Тут ему было что сказать. — Купил то, о чем полжизни мечтал!

— Поздравляю, очень за тебя рада!

— Приходи в гости — посмотришь картины, посмотришь, какое чудо я привез из Лондона!

— Спасибо, я обязательно приду. Вот только Торнадо немного поправится — и приду.

— А чем же он болеет? — И Астахов тоже погладил Торнадо по шее.

— Простыл.

— Как простыл?

— Ну а что ж, по-твоему, кони простудиться не могут? Сашка говорит — ринопневмония. Это то же самое, что у людей — воспаление легких.

— Сашка — это кто, ветеринар?