размытая зарубежная косметика. И растерялся — не предвидел такого и не знал, что делать. Из-за своей ослепляющей красоты она показалась мне сначала холодной статуей, как женщины из романов Ефремова, я и думать не мог, что она способна плакать, как обыкновенная девчонка. Рассматривал ее как персонаж то ли кошмара, то ли цветного фантастического сна, чуть ли не еще одну роскошную вещь.

Она все плакала, я взял ее за плечи, прижал к себе.

— Думаешь, мне легко? — спросила она сквозь слезы. — Ты хоть у себя дома… Мне уйти, да?

— Не надо, — сказал я. — Оставайся. Делай что хочешь, только не плачь, не люблю я таких сцен… Ну что ты, в самом деле?

Она успокоилась понемногу, взяла протянутый мной платок и стала вытирать расплывшуюся краску.

— Слушай, Жанна, — сказал я. — Все-таки можешь ты мне хоть что-нибудь объяснить?

— Потом, — сказала она. — Все я понимаю, но и ты пойми, нельзя мне…

— Нельзя, так нельзя, — вздохнул я. — Иди умойся.

Без косметики она выглядела еще моложе и красивее, и мне окончательно стало ясно, что, как бы там дальше ни сложилось, никуда мне от нее не деться…

— Мы пойдем куда-нибудь? — спросила Жанна.

— Куда?

— Ну, где у вас развлекаются?

— Ах, вот как? — сказал я. — «У вас»? Это подразумевает, что есть еще и «у нас»? И вы, голубушка, оттуда?

Она молчала, и ее глаза стали испуганными — я снова вторгался в ту область, где действовали неизвестные запреты, наложенные неизвестно кем.

Зазвонил телефон — прежде его не было, он появился вместе с остальной роскошью, и никто из моих знакомых не мог бы звонить… Сообразив это, я схватил трубку:

— Песков слушает.

— Чем занимаешься, Песков? — спросил мужской голос, незнакомый и уверенный.

— А вам какое дело?

— Интересуюсь, — спокойно сказал незнакомец. — Сидишь, поди, таращишься на свой интерьер и места не можешь найти? Жанна-то пришла?

— Кто вы? — спросил я.

— Собрат по счастью. Зовут меня «Виктор», что на вымершем языке означает «победитель». Как жизнь, Боря? Всем доволен?

— Ваша работа? — спросил я напрямик.

— Да нет, что ты. Мы тутошние… Жанна пришла?

— Да, — сказал я.

— Прекрасно. Одевайся-ка ты попараднее, бери-ка ты ля белль Жанну и приезжай-ка ты в «Русскую тройку». Столик мы для тебя заказали.

— А если у меня настроения нет? — спросил я.

— Ну, не кокетничай. Собирайся и приезжай, очень уж нам хочется на тебя посмотреть. Мы тут…

Голос отдалился, явственно слышно было, как разговаривают двое: «Витенька, ну дай я с ним поговорю…» — «Я и сам могу». — «Нет, дай я, а то ты со своей иронией…» — «Да куда он денется, он же от любопытства на стену лезет…» — «Нет, дай уж я, свой человек как-никак, мягче нужно». — «Держи, аллах с тобой…»

— Боря? — спросил тот, второй голос. — Витя у нас зубоскал, он всегда вот так, с подковырками. Правда, приезжайте в «Тройку», только скажите на входе, что вы — Песков, мы их предупредили. Столик мы заказали, а сами за другим будем. Вы уж не обижайтесь, нам хочется на вас со стороны взглянуть. Приезжайте, мы вас ждем.

Засим трубку повесили.

— Вот так, — сказал я Жанне. — Одевайся, как на прием к королеве, и едем туда, где у нас развлекаются. Добрая душа постаралась, заказала столик.

Она ушла переодеваться. Я надел один из подаренных костюмов и пошел смотреться в зеркало. Поправил умопомрачительный галстук, сделал светское, как мне казалось, лицо и тихонько сказал отражению светским голосом:

— Бокал мартини, леди? Вы чудесно выглядите, я, право… Как часто делаете плезир? Такая жара была, такой сюксе…

Окончив светские упражнения, открыл секретер и набил бумажник. Уголовники на своем жаргоне называют деньги капустой, и в моем случае это подходит как нельзя лучше — в таком количестве деньги уже не кажутся ценностью. Куча радужных бумажек. Капуста…

Жанна выглядела на шесть с плюсом — голубое с серебром вечернее платье, бриллианты на шее, в ушах, на пальцах. Совершенно очевидно, что в таком платье нельзя ехать в автобусе, нужно было вызвать такси, потому что я часа два назад усидел полбутылки коньяка, но Жанна, узнав, что меня беспокоит и почему я не могу сесть за руль, дала зеленую пилюлю и заверила, что пилюля мгновенно уничтожит алкоголь в моем организме. Я проглотил пилюлю, и мы вышли — м-р Песков, эсквайр, с супругой.

На лестнице, прислонясь к перилам, стоял м-р Бережков, похожий на печального индийского йога и, похоже, пытался сообразить, где он, кто он и как сюда попал. Увидев нас, он сделал неумелую попытку перекреститься, потом лег на бетон и закатил глаза. Все это было мне уже знакомо, я принес свой недопитый коньяк, поставил рядом с ним и стал запирать дверь.

Поворачивая ключ в замке, я ощутил минутное колебание. Странное ощущение, нехорошая мысль — что если, покуда мы будем развлекаться, какой-нибудь мазурик откроет замок? Вот уж похозяйничает… Очень неприятная мысль, никогда прежде такие не посещали. Не сразу она меня оставила, ох, не сразу…

…Я галантно распахнул дверцу, подал Жанне руку. В ресторане громко играла музыка, в окнах мелькали танцующие, перед дверью толпились желающие попасть внутрь, но швейцар, который мог бы сойти за генерала, будь на нем меньше галунов, не пущал. Попасть в «Русскую тройку» даже в это относительно раннее время непросто, ресторан модный… Мы уверенно подошли к двери, я заметил своего шефа с супругой, томящихся в толпе жаждующих, и у меня возникло злорадное такое желание отвести душу.

— Игорь Сергеевич, и вы здесь? — светски спросил я. — Недаром говорят, что только гора с горой не сходится, а человек…

Шеф взглянул на меня, и… Он был достаточно воспитанным, чтобы не разевать рот, но ему страшно хотелось это сделать, и я его вполне понимал. Вряд ли он думал увидеть меня здесь в таком костюме и с такой дамой. Никак не ожидал.

— Борис Петрович? — спросил он почти ровным голосом, и я понял, что он овладел собой, но в голове у него, понятное дело, полный сумбур. — Какими судьбами? Вот не ожидал…

Я не сомневался, что он не ожидал. Я сказал, исходя светскостью:

— Да вот понимаете ли, жена вытащила развеяться. Как-никак отпуск…

— Чья голубая «Волга» с краю? — зычно вопросил крупный мужчина в фуражке таксиста.

— Моя, — сказал я, косясь на шефа — он уже не мог владеть лицом.

— Отгони, — попросил таксист, — а то проехать не могу.

Когда я вернулся, шеф, немного уже оправившись, игриво спросил:

— Почему же вы никогда не говорили, что женаты? Прятали такую прелестную жену,