И все же Кедрин сомневался, что способен принять на себя такую ответственность. Другое дело — Тамур. Он унаследует тамурский престол, когда Бедир присоединится к предкам… но до этого еще годы и годы. У него будет достаточно времени, чтобы приобрести опыт, научиться искусству управления, набраться всего лучшего у отца. В конце концов, Тамур — это только одно королевство. Но править сразу тремя?! Эта задача представлялась ему слишком масштабной. Никакая реальная угроза не вызывала у него такого страха. Что бы там ни говорили, Кедрин не считал себя хорошим дипломатом — а именно таков должен быть тот, кто сидит в Белом Дворце. Находить согласие между устремлениями Тамура, Кеша и Усть-Галича, равновесие между желаниями трех властителей, никого не оскорбить, предпочитая одного двум другим — вряд ли кому-то подобное испытание покажется легким. Неудивительно, что Дарр выглядел старше своих лет и волосы у него поседели до поры. Какое бремя забот лежало на нем!

Кедрин чихнул. Он вдруг ощутил все обилие ароматов Андурела: запах свежего, прямо из печи, хлеба, травы, такой обильной теперь, когда солнце греет вовсю, рыбы, резаного камня, коней, что стоят в стойлах внизу, масла, которым натирают оружие… Этот букет дополнял пеструю картину, расстилающуюся внизу, напоминая, что скоро он должен принять решение… какое? Есть ли у него на самом деле выбор? Вправе ли он отказаться от королевского медальона, предоставив Королевствам искать другого правителя? И наблюдать, как завяжутся мелкие дрязги, которые, чего доброго, снова выльются в междоусобную войну?

Нет, сказал голос его совести — так же говорили Бедир, Тепшен, Уинетт, Ирла, Браннок и Ярл. Ты готов был отдать Королевствам жизнь, когда думал, что это означает умереть. А теперь это означает жить — так или иначе, свою жизнь ты отдаешь им.

Жить здесь, подумал Кедрин. Жить, сидя безвылазно в Андуреле, как заключенный в темнице. Жить, обдумывая день за днем бесконечные вопросы управления. Жить не своей жизнью, жизнью не человека, но короля, жизнью символа.

Он содрогнулся при этой мысли. Участь, предназначенная ему, представлялась неизбежной. Невольно Кедрин потянулся к голубому камню, висящему у него на шее, надеясь успокоить смятенный и встревоженный ум. Он попросил прощения за богохульный гнев, за то, что роптал на участь, которую избрала для него Госпожа.

Этот камень, талисман Кирье, привел его сюда. Без него Кедрин не пережил бы спуска в Нижние пределы, не одолел бы Тоза. Без него — и без Уинетт, которая носит вторую половину талисмана. Он бы так и остался слепцом после того, как его лишил зрения заговоренный меч, когда его ждала смерть от руки Тоза. Без него Уинетт не пришла бы к решению, за которое он ей столь благодарен: она бы не разделила с ним ложе и не стала рядом с ним. И все же именно талисман привел его сюда. Из-за него он стоит здесь и взирает на страну, которая ждет его на своем престоле.

Но едва Кедрин коснулся камня, на него снизошло спокойствие. Мучительные сомнения рассеялись. Юноша почувствовал, как расслабляется нахмуренный лоб, взгляд проясняется, мрачно поджатые губы расправляет улыбка. Кедрин посмотрел в небо и с благодарностью кивнул. В этом озарении ему был явлен путь, и следовать этим путем — благо. Этот путь не заведет в тупик ни Три Королевства, ни его самого.

И все же он был еще не до конца ясен. Надо было еще немного поразмыслить, приготовиться обсудить это с другими, рассмотреть все за и против, продумать свои ответы. Однако решение уже предстало со всей ясностью — подобно тому, как Идре очистилась от льда, едва солнце разогнало последний утренний туман. Кедрин улыбнулся шире, первые шаги уже рисовались в его воображении.

— Похоже, ты доволен жизнью!

Он обернулся. Этот голос было невозможно не узнать сразу. Из круглой будочки на краю площадки выходила Уинетт. Ее золотые, как само солнце, волосы тут же подхватил ветер, васильковые глаза, встретив взгляд мужа, засияли ярче. Кедрин с упоением глядел на нее. В который раз любуясь, как длинное сюрко[1]из мягкой лазурной ткани обрисовывает ее стройное гибкое тело.

В следующий миг Кедрин заметил, как она вздрогнула от прохлады раннего утра, и раскрыл объятия, приглашая ее приблизиться. Тогда он окутал ее своим, более тяжелым одеянием. Уинетт приникла к нему, и он зарылся лицом в ее волосах, блаженствуя от их нежного запаха, который он так любил.

— Да, — тихо сказал он и рассмеялся, стиснул ее в объятиях и снова произнес, погромче: — Да.

Уинетт, откинув назад голову, коснулась губами его щеки и провела кончиками пальцев по небритому подбородку. Она заметила, что настроение Кедрина переменилось, и вся сияла. В течение последних дней ее возлюбленный не раз заставлял ее поволноваться.

— Ты решился? — проговорила она.

Кедрин чуть ослабил объятья, коснулся камня, который покачивался у нее на груди, прямо в соблазнительной ложбинке, и, все еще улыбаясь, произнес:

— Пути Госпожи неисповедимы.

— В самом деле? — Уинетт изобразила удивление. — Я так давно служу ей — и до сих пор этого не поняла. Ты для того и поднялся чуть свет, чтобы постичь великую тайну?

Кедрин рассмеялся и нежно чмокнул ее в шею.

— Я не мог спать, — проговорил он. — Я все думал о том, чего от меня ожидают.

Уинетт, все еще слегка улыбаясь, взяла его руки в свои.

— Это так трудно принять? Я бы не колебалась.

— Ты по рождению дочь короля, — Кедрин попытался придать голосу торжественность, но улыбка получилась самой ехидной. — И ты избрала служение Госпоже. А я — всего лишь сын Властителя Тамура, я помышлял лишь о том, чтобы наследовать отцу. Мысль о верховной власти не так-то легка для меня. Боюсь, это груз не под мои плечи.

— Они у тебя достаточно широкие, — пальцы Уинетт обхватили его крепкий бицепс и соскользнули, наградив юношу легким щипком. — Я приняла эту судьбу, хотя готовила себя совсем к другому. А ты не можешь?

Кедрин привлек ее к себе, чтобы она не заметила игривой искорки у него в глазах.

— Я привык к просторам Тамура, а не к дворцовым стенам. Разве я не исполнил долг перед Госпожой и не заслужил свободу? А теперь нас обоих запрут в Андуреле, не дозволяя идти, куда мы хотим.

— Никого другого Королевства не признают своим государем, — отчеканила Уинетт; эти слова Кедрин слышал многократно и знал, что услышит еще не раз. — По праву рождения, по праву брака и по праву своих заслуг ты получаешь престол. А кто еще, по-твоему, может его занять?

— Кемм, сын Ярла? — невинно предположил Кедрин. Уинетт фыркнула.

— Кемм — славный малый, но даже его отец считает, что Высокий Престол не для него. Нет, любимый, только ты, и никто больше.

— А если я откажусь?

— Это невозможно, — Уинетт снова ущипнула его за руку. — Ты согласишься, чтобы на наших землях опять воцарился хаос? У Трех Королевств должен быть король, а ты единственный, кто всем по нраву.