По окончании академии Никола поступил в лейб-гвардии Конный полк и с головой ушел в дела службы. Офицеры приняли его хорошо, хотя к высокопоставленным особам в этой среде всегда относились настороженно. Что касается солдат, то Никола довольно скоро знал почти каждого по имени, сумел заслужить и их расположение.

Судя по дневнику, он достаточно строго судил себя, уличая в разного рода дурных поступках и считая, что добрых-то дел на его счету мало. Ну, оставил академии деньги для стипендии лучшим слушателям. В полку учредил премиальный фонд для отличившихся солдат и офицеров. И все-таки какой-то бес толкал его на тропу порока, а сил сопротивляться не хватало. Потому обычная круговерть продолжалась: кутежи, женщины, карты, привычка исполнять любую свою прихоть, каких бы денег она ни стоила.

Однажды к Николе зашел товарищ по академии, артиллерийский офицер. Разговорились о делах житейских. Слово за слово, и Никола понял, что тот очень нуждается, а жена больна, ее бы лечить, да где там, не такое у него жалованье.

С какой-то детской радостью Никола записал в дневнике: «У меня было в столе 400 р. на мои расходы. Я просил взять их (взаймы из приличия). Он долго отказывался. Это одна из счастливейших минут (подчеркнуто рукой великого князя. – Л.Т.) моей жизни. Он со слезами просил меня поцеловать. Я был наверху блаженства. Я всего больше обрадовался порыву, который в эту минуту почувствовал в душе своей. Я убедился, что у меня есть еще сердце, несмотря на религиозную нравственность Мирбаха, которая обдает крещенским холодом. Не такими, я думаю, были апостолы, и не тому они учили».

Даже если ты великий князь, будущее скрыто от тебя непроницаемой завесой. Этот красавец, обладатель огромного состояния, выпускник академии, воодушевленный смелыми планами, еще не знает, что пройдет год-другой и его объявят безумцем.

Время шло, и Никола начал понимать, что службы ему мало. В голове роились неясные мысли, хотелось дел, даже, может быть, свершений, но каких и где?

Теперь у совершеннолетнего князя было совсем иное против прежнего денежное обеспечение. Оно давало широкие возможности. Никола решил купить себе дом и перестроить его по собственному вкусу. Лично ему не требовалось новое жилье – в Мраморном дворце у Николы была прекрасная квартира, совершенно отделенная от родительских апартаментов. Собственно, во всем дворце обитал один батюшка. Оскорбленная им матушка, как писали, «скучала» в Павловске, наезжая домой крайне редко.

Так что Николе никто не мешал. И покупка дома была явно совершена с желанием создать фронт работ для себя как организатора и распорядителя. Была и еще одна цель – Никола вознамерился наконец-то найти достойное пристанище своим разраставшимся коллекциям. Кроме того, он задумал устроить зимний сад, но не такой, каких было немало у богатых петербуржцев, а с растениями, которые и в научных бы кругах считались большой редкостью. Собирался завести вольеры с птицами и некрупным зверьем. Все эти неординарные планы требовали не только больших денег, но и постоянного пригляда. Никола во все вмешивался сам: проверял счета, качество привезенных строительных материалов, до бесконечности обсуждал с художниками будущую отделку интерьеров. Строительство отнимало очень много времени. И Никола этому радовался.

* * *

Про великого князя писали, что его чувственность пробудилась рано и «на женский пол Никола стал заглядываться с двенадцати-тринадцати лет». Однако именно в этом возрасте интерес к противоположному полу у большинства и начинает проявляться. Значительно хуже то, что «необузданная», как можно прочитать, чувственность взрослеющего Николы поощрялась безо всякого ограничения и разбора. Если верить писателю Д.В.Григоровичу, некоторое время состоявшему при великом князе, то, когда тот «был юношей и жил в Мраморном дворце, к нему водили девок по целым десяткам».

Врачи между тем предупреждали, что это ведет к истощению организма и молодого князя ждет незавидная доля, если он не научится ограничивать свои плотские аппетиты. Но родители, скорее всего, ничего не предприняли в этом направлении. Да и если бы даже отец взялся по-мужски поговорить с Николой, едва ли что из этого вышло бы: стена отчуждения стала слишком высока.

Постоянная смена любовниц выработала в Николе соответственное отношение к женщине. Он легко перекупал искусных в любви красавиц, наезжавших сюда в поисках богатых покровителей. Его требования к ним были, в сущности, просты: красота, изящество в одежде, податливость и никаких притязаний после разрыва. Свыше оговоренной суммы он не дал бы и рубля, а встретив прелестницу после отбушевавшей страсти, никогда бы не поклонился ей.

Сложнее было с родовитыми дамами, наперебой предлагавшими Николе свидания. То, что замужние богатые женщины пускаются во все тяжкие, конечно, не прибавляло ему уважения к прекрасной половине человечества. Он мог позволить им опустошить его карман, но никогда не принимал их близко к сердцу. Неудачная охота или упущенная диковина из антикварной лавки огорчала его куда больше, чем все вместе взятые дамские настроения, изменчивые, как петербургская погода.

В кругу товарищей-офицеров Никола любил повторять: купить можно любую женщину. Вся разница только в оплате услуг: иногда дело обходилось пятью рублями, а случалось торг шел о пяти тысячах.

Впрочем, как раз такому краснобайству грош цена. Никто не знает этого лучше самих мужчин. В минуты размышлений Никола пытался разобраться, отчего такой непокой в его душе. Кажется, он упорядочил свою жизнь. Утро его начинается в восемь часов с холодного душа, далее завтрак с отцом. Оттуда «домой», на Галерную: подрядчики, счета, антиквары, портные, приятели, архитектор с планом зимнего сада. В четыре часа – Михайловский манеж, в шесть – обед, потом театр.

Так отчего же после всей замечательной дневной кутерьмы такие приступы страха? Запись из дневника: «Что со мной происходит, не могу понять. Голова горит, мысли путаются, хочу чего-то и сам не знак) чего. Что за притча? Кровь так и кипит, сил, кажется, так много, что я, как наполеоновский офицер, могу проскакать сто верст в сутки и помнить все, что видел по дороге». И еще: «Силы падают, и голова не в состоянии работать. Одна мысль погоняет другую, одна мешает другой. В мозгах Содом и Гоморра. Это, наконец, черт знает что такое...»

Это не «черт знает что такое», а смятение, недовольство тем, как складывается жизнь. Все есть – и ничего нет. Нет «ее» – того главного стержня, вблизи которого всякое деяние обрело бы смысл и необходимость. И где «ее» искать?.. Но мысли о том, что покой и счастье связаны с любимой женщиной, семьей, детьми, уже не оставляли Николу.

Иногда он оставался ночевать в еще не готовых, пахнущих сырой штукатуркой, помещениях. В громадном здании, угрюмую тишину которого нарушали лишь ненароком треснувшая доска да легкий шорох мусора, переносимого сквозняком по длинным коридорам, нервы его напрягались, сон не шел. Сейчас в доме пусто, одиноко, но через некоторое время все изменится. Он, конечно, женится, когда найдет себе пару по душе. У него, конечно, будут дети. Они начнут пищать и гомонить, а потом с топотом носиться по комнатам, где сейчас лежат штабелями кирпичи, мешки с песком и паклей. Неужто здесь будет идти обыкновенная семейная жизнь? Забыв о зимнем саде и зверинце, Никола размышлял о ней: незнакомой женщине, которая родит ему детей, которых он – это уж точно! – не доверит попечению бессердечных баронов. А кому же? Он начинал в подробностях думать об этом и незаметно засыпал, совершенно успокоенный, как будто у него уже были жена и детишки, а дело оставалось только за воспитателями.