– Неужели не возьмешь? – с наигранным изумлением спросил купец. – Для тебя ведь вез, княгиня, берег, в Прямичеве даже показывать никому не стал. Хоть года и идут, а краше тебя во всех говорлинских землях не было и нет. Только тебе таким чудом и владеть.

Княгиня мягко улыбнулась в благодарность. Ей было приятно услышать похвалу своей красоте, но она знала, что это уже неправда. За те долгие месяцы, что она не видела сына, ее знаменитая красота поблекла. Со щек ее исчез румянец, в уголках глаз появилась тонкая сеть морщинок, глаза утратили блеск и потускнели, все лицо осунулось. Она стала казаться даже старше своих тридцати семи лет.

– Куда мне теперь серебро? – негромко ответила она купцу. – Молодой девице больше пристанет. Мое-то время…

– Как добрались, гости торговые? – поспешно спросил у Голована князь Неизмир. Он тоже видел, что красота его жены уже не та, знал и причину, но старался не замечать и не говорить об этом. – Не тревожили ли вас по пути лихие люди?

– На твоей земле, княже, о лихих людях и не слыхали! – Сообразительный купец охотно подхватил новый разговор. – А приключилось с нами такое, что не вдруг и поверишь. Торопились мы скорее к вам поспеть, а из Прямичева через Истир разве что к снегу доберешься. И решили мы, на Сварога и Велеса положась, плыть через леса, по Турье и Волоте.

Слушавшие Голована недоуменно и тревожно качали головами, переглядывались, удивляясь смелости торговых гостей. Путь от Прямичева к Чуробору через реки Турью и Волоту был короче истирского, но и многократно опаснее, так как шел через дремучие леса, нередко посещаемые личивинами.

– Мы на каждом ночлеге Велесу и Перуну жертвы приносили не жалеючи: ведь мимо личивинов плыть – без божией помощи не быть, – продолжал торговый гость. – А у нас товар дорогой – потеряешь, так самому хоть в воду! Вот стали мы с Турьи на Волоту перебираться – так и ждем беды. Не бывало такого года, чтобы там личивины не ждали. А на сей раз глядим – что за диво! Волок расчищен, а у самой Турьи избы новые стоят. Выбегают на нас личивины, десятка три, все с мордами на головах, как бывало, при оружии, да с еловыми лапами в руках. Машут нам. Мы думали биться, а они и говорят: у нас, мол, обычай теперь новый. Платите нам, говорят, мыто[60]по белке с ладьи, и мы вас сами на Волоту в целости переправим и до самой Белезени проводим, чтобы не обидел кто-нибудь.

Кмети и бояре удивленно загудели, сам князь Неизмир недоверчиво поднял брови:

– Что за чудеса? С каких это пор личивины мыто берут и торговых гостей провожают?

– Так и мы глазам не поверили, княже! – Голован всплеснул руками. – Сами диву дались, я сам так рот разинул, что у меня чуть шлем в желудок не упал! А они и говорят: у нас князь новый, Метса-Пала, священный волк, предок наш к нам вернулся, и все племя наше теперь иными порядками живет. Ну, мы по белке с ладьи отсчитали, и как есть целые до самой Белезени доплыли, без урону. Сам не пойму до сих пор, не сон ли мне привиделся!

Еще в середине его рассказа князь Неизмир вдруг вздрогнул и подался вперед, вцепился в резные подлокотники кресла. Светел, стоявший возле расстеленной шкуры с дорогим и красиво отделанным кинжалом в руках, тоже поднял голову. Тополь, сидевший в углу гридницы, быстро повернулся, отыскивая глазами Кречета. Тот как раз искал его взгляда, и оба кметя из Стаи значительно посмотрели в глаза друг другу. И все подумали об одном.

– И… что же еще? – скрывая волнение, спросила княгиня Добровзора. – Вы не видели его? Их князя?

– Не видали. – Голован с сожалением покачал головой. – Да ему, говорят, не до нас. Он, говорят, личивинов уже в один поход сводил, на Рысей…

– Не на Рысей, на Медведей! – поправил его другой купец. – И побили Волки Медведей, так что те едва в берлогу уползли. Видно, и впрямь новый тот князь – парень не промах, хоть и личивин.

– А нам и хорошо! – опять подхватил Голован. – По белке с ладьи дать не трудно, зато сколько товару в целости сберегли!

Он широко и горделиво обвел рукой сверкающее серебро на мохнатых бурых шкурах – подать свой товар Голован Славенский умел. Но сейчас уже мало кто глядел на эти чудеса.

– А еще-то что про него говорят? – немного хрипло спросил сам князь. – Как, говоришь, зовут его?

– По-ихнему его зовут Метса-Пала. Сие значит – Лесной Пожар. Так они своего прародителя древнего, оборотня волкоглавого, зовут. А теперь, говорят, он вернулся с того света и опять своим народом править сел.

– А еще его зовут – Серебряный Волк, – густым голосом сказал тот купец, что уже раз поправлял старшину.

По гриднице прокатился изумленный гул. Никто не знал, что подумать об этом странном известии – о новом личивинском князе, который победил свирепое племя Медведей и додумался брать с купцов мыто вместо простого грабежа. И многие сразу подумали о том, от чего красота княгини поблекла, а князь с каждым месяцем делался все мрачнее.

Только в глазах Добровзоры при этом известии заблестели волнение и трепетная надежда, а князь нахмурился, глубокая морщина прорезала его переносье, лицо стало темней грозовой тучи.

Кусая губы, Светел бросил кинжал обратно на шкуру. Серебряный Волк! Мало ли почему личивинский вожак может носить такое прозвание. Но, как всегда, быстрее веришь в самое худшее, Светел против воли уже был уверен – это он, Дивий. Уже больше полугода они с князем хотели верить, что ненавистный оборотень пропал навсегда и больше не даст о себе знать. Но вот он… Он ли?

Прямо из гридницы князь Неизмир ушел в свою опочивальню и не показывался до темноты. Старик знахарь, лечивший в последние месяцы непонятные княжеские хвори, сунулся было за ним, но кмети вытолкали его вон. Не желая никого видеть, Неизмир сидел в темной горнице,[61]не велел даже зажигать огня. Как ни старался он убедить себя, что известие славенских купцов не стоит беспокойства, все равно его не оставляло чувство нависшей беды. Все эти долгие месяцы, ничего не зная о Дивии, он то надеялся, что проклятый оборотень мертв, то боялся, что тот вернется злобным духом. Не раз ему чудилось в ночной темноте движение лохматой тени, виделись горящие красным огнем глаза, блестящие клыки. Даже среди ясного дня беспричинный страх не оставлял князя. Нет и не будет ему покоя, пока Дивий бродит по земному миру.

После полуночи, не в силах больше выносить эту давящую неизвестность, князь тихо вышел из опочивальни и пошел к Двоеуму. Чародей не мог его успокоить, но мог хоть немного рассеять жуткую завесу тьмы. Каждый месяц после того поединка Неизмир побуждал чародея погадать о Дивии. Первые месяцы тот неутешительно качал головой – оборотень был жив и здоров. После Купалы для князя ненадолго блеснула надежда: Двоеум долго бился над чашей и огнем, бросал травы, шептал и смотрел, а потом сказал, что не видит Дивия в земном мире. Сначала Неизмир обрадовался – умер! Но через несколько дней Двоеум, испробовав новые гадания, огорчил его больше прежнего.