В победном сорок пятом случалось и так, что наши части и подразделения теряли успех и вынуждены были отступать; иногда приходилось даже спешно ретироваться, другими словами – бежать, чтобы напрасно не расстаться с жизнью.

16 января 1945 года противник на фронте озеро Балатон, город Секешфехервар нанес контрудар силами пяти танковых дивизий (как потом стало известно) с большим количеством артиллерии при поддержке авиации с целью прорыва к реке Дунай и организации коридора для деблокирования Будапешта.

Во второй половине 18 января, получив приказ, мы стали выдвигать дивизию на рубеж канала Шарвиз, западнее Шерегельеш и южнее города Секешфехервар. В авангарде шел 420-й краснознаменный стрелковый полк, и по приказу командира дивизии я с небольшой группой офицеров шел с ним. Когда уже стало темнеть, мы подошли к каналу и стали развертывать полк по восточному его берегу. Справа от него развертывался 596-й стрелковый полк (командир полка – подполковник Данилов), слева одним батальоном прикрывал левый фланг дивизии 715-й стрелковый полк. Главные силы полка находились за левым флангом дивизии. Артиллерийский полк (двухдивизионного состава) развернулся за боевыми порядками 420-го краснознаменного стрелкового полка.

В ночь на 20 января два стрелковых полка дивизии заняли оборону.

Я по указаниям командира дивизии записал в блокнот задачу командиру 420-го краснознаменного стрелкового полка и приказал ему расписаться. Затем я отошел от канала примерно на 800–1000 метров на юго-восток, где у дороги находился артельный дом, и стал оборудовать НП. Примерно через один час прибыли командир дивизии, командующий артиллерией и дивизионный инженер, и я стал докладывать обстановку. Здесь же к домику прибыл один подполковник, представивший документы старшего офицера оперативного управления штаба 3-го Украинского фронта.

Как было установлено, по приказу командующего фронтом в полосе дивизии вдоль канала Шарвиз был развернут истребительно-противотанковый артиллерийский полк (ИПТАП). Представитель оперативного управления настаивал на том, чтобы полк снялся с боевых порядков и перебазировался на север, где, по его докладу, обстановка была более сложной. Не знаю и, пожалуй, не помню, имел ли он лично такое право на переброску полка. Но его убедительные и обоснованные доводы вынудили командира дивизии согласиться с ним. По-видимому, это было правильно, ибо в противном случае танкам противника открывался прямой путь на северо-восток, то есть на Будапешт.

Таким образом, противотанковый полк фронта в эту же ночь был убран с полосы обороны нашей 122-й стрелковой дивизии на другое направление. Между тем танковые дивизии противника прорвали оборону стрелкового корпуса генерала П. В. Гнедина, действовавшего на рубеже город Секешфехервар, озеро Балатон, и с рассветом танки устремились на поспешно занятые нашей дивизией позиции. Части дивизии, используя лишь штатное противотанковое вооружение, стояли насмерть и до полудня отбивали танковые атаки. Были и критические моменты у нас, когда кончились боеприпасы в артиллерийском полку, но каким-то чудом их подвезли, и лично начальник штаба артиллерии дивизии подполковник Котов развез их по огневым позициям.

После полудня создалась угроза прорыва на правом фланге дивизии, где оборонялся 596-й стрелковый полк подполковника Паши Данилова. Ситуация складывалась критическая. Участок прорыва – неубранное кукурузное поле, для немецких танков раздолье, полная свобода маневра. Без противодействия танки могли бы за несколько часов уничтожить обороняющиеся стрелковые полки и создать угрозу всему фронту.

Спасительное решение созрело у одного человека – дивизионного инженера Н. Огаркова, только накануне ставшего подполковником. У наблюдательного пункта стоял всемирно знаменитый военный грузовик – полуторка. Несколько четких команд, и солдаты саперного батальона с комбатом майором Кладовым загрузили в кузов несколько десятков противотанковых мин, устроились рядом с ними, а Огарков сел в кабину. Полуторка устремилась к участку прорыва. Мины бросали по определенной схеме на поле, не маскируя – их хорошо скрывали заросли кукурузы. Лихорадочная, скоротечная работа делалась на расстоянии прямой наводки танковых орудий и пулеметов противника.

Н. Огарков со своей группой возвращается на НП дивизии, и тут танки один за другим начинают подрываться. Используя растерянность немцев, комдив выдвигает на прямую наводку гаубичную артиллерийскую батарею, ибо ничего у него больше в резерве нет. Эффект получился ошеломляющий – многообещающая атака противника на правом фланге дивизии захлебнулась.

Все это произошло на моих глазах. И поскольку я тогда исполнял обязанности начальника штаба дивизии, начал докладывать по радио о кардинальном изменении обстановки комкору генерал-майору П. А. Артюшенко. В то время мы уже не кодировали радиопереговоры, а общались в эфире открытым текстом. Но помехи мешали настроиться.

Дивизионная радиостанция РСБ-Ф размещалась на базе автомобиля, и я со связистами находился внутри. Пытаясь наладить устойчивую связь, я бросил взгляд в окошко станции и увидел метрах в трехстах от НП более десятка движущихся немецких танков. Выскочив наружу, я дал команду свернуть станцию. В тот момент командир дивизии и Н. Огарков заняли места в командирском «виллисе». Комдив дал мне рукой знак «за мной», и «виллис» погнал на восток.

Я сел в кабину станции, и машина устремилась по дороге, ведущей в лес, окружающий наблюдательный пункт. По лесной дороге не разгонишься, а тут еще вдруг опустился густой туман. По обеим сторонам дороги, следом за мной, ведя огонь с ходу, шли немецкие танки. То, что сопровождают меня именно они, я понял по выстрелам справа и слева.

Внезапно впереди показался небольшой овраг, уходящий от дороги в стороны. По грунтовке я преодолел его легко, а танки в тумане замешкались. Через 15 минут гонки я прибыл в назначенное место, где меня ждали комдив, Огарков и комендант штаба дивизии старшина Харьков Павел Васильевич. А перед ними на столе – жареный гусь с картошкой! Запах, разлетевшийся по всему лесу, просто потянул за собой и заставил забыть об отступлении, о близости прорвавшихся немецких танков, о прочей суете жизни.

Тут я вспомнил, что мы целый день ничего не ели. И Николай улыбается так весело, будто мы не на войне, а на пикнике встретились.

Но приступить к трапезе не удалось, так как подъехал адъютант комдива старший лейтенант Лосев и доложил:

– Танки противника в двухстах метрах!

Это были те танки, которые шли параллельно нам вдоль дороги, но которые из-за тумана нас не рассмотрели, да и мы их плохо видели.

Пришлось срочно сворачивать стол и снова уходить на восток. Вот такая забавная ретирада случилась с нами в победном сорок пятом…

Под угрозой быть отрезанным от своих частей командир дивизии принял решение КП отвести в Шерегельеш. Отход КП, к сожалению, из-за отсутствия должных средств передвижения был организован поспешно, однако все через один-два часа целыми и невредимыми собрались в Шерегельеш.

Здесь мы стали разбираться с обстановкой. 420-й, 596-й полки, штаб и один дивизион артполка также отошли к западной окраине Шерегельеш; с 715-м стрелковым полком и приданным ему артдивизионом связи не было, отсутствовала связь и с командиром корпуса. Направленная в тыл колонна раненых была разгромлена, а некоторые легкораненые, вернувшись в медсанбат, доложили, что танки противника находятся где-то юго-восточнее Шерегельеш. К 24.00 19 января вернувшаяся разведка с флангов доложила, что противник обходит нас с севера по южному берегу озера Веленца и что дорога на юг от Шерегельеш перерезана танками противника. Все эти данные показывали, что мы находимся в полуокружении и что единственная дорога свободна в направлении города Адонь на западном берегу реки Дунай. Командир дивизии в этой сложной обстановке принимает решение на ночной выход из окружения и занятие к рассвету рубежа обороны по западной окраине города Адонь.