Тем лучше.

Я мотнул взглядом по залу и вящей своей радости обнаружил папашу Рене за угловым столиком. Старикан сидел, уткнувшись носом в глиняную кружку и дремал. Судя по всему, он был мертвецки пьян.

Однако, едва я подошел к нему, как папаша Рене сразу же ожил и попытался сфокусировать на мне взгляд.

– Ты?

– Я…

– Магда! – взревел старик и бахнул кулаком по столешнице. – Еще пива! А ты садись…

Скорость, с которой дебелая подавальщица в замасленном переднике исполнила заказ, свидетельствовала о немалом авторитете Рене Колючки в заведении.

Старик, алчно двигая кадыком влил в себя полкружки, не спеша раскурил погасшую трубку и только после этого буркнул:

– Ну и какого черта тебе надо?

– Как Люсьен?

– Люсьен? – со странной интонацией в голосе переспросил старик.

– Она.

Рене Колючка неопределенно хмыкнул, пожевал чубук трубки и наконец высказался:

– А хрен его знает, как она. Хотелось бы верить, что хорошо. Добрая девка была…

– Была?..

– Была… – мрачно подтвердил старик. – Вчера схоронили…

– Как это случилось? – я едва выдавил вопрос из себя.

– Ее убили…

– Кто, мать твою?

– Прямо в больнице… Пришел один из людей Корсиканца, представился племянником, а когда его впустили в палату, перерезал Люсьене глотку. Уйти ему не получилось, полицейские пристрелили, но от этого… – старик смахнул рукавом слезу со скулы, – легче уже не станет…

Меня словно кувалдой по голове приложили. Мысли о том, что надо как можно скорей покидать Марсель, разом куда-то улетучились. Уеду. Но только после того, как отправлю на тот свет гребанного итальяшку.

– Ты потрепал корсиканцев? – неожиданно задал вопрос папаша Рене.

– Для тебя это так важно?

– Я и сам знаю… – отмахнулся старик. – Вот что… – он отхлебнул из кружки и совершенно трезвым голосом продолжил: – Я уже мало на что способен, но, если тебе понадобится помощь, только скажи…

– Посмотрим, – я положил на стол несколько монет и встал. – Посмотрим, папаша Рене…

Франция. Марсель. Площадь Девиль. Центральный госпиталь.

27 ноября 1919 года. 12:00

Итак, Центральный госпиталь Марселя. Монументальный особняк в неоклассическом стиле, в окружении большого парка заросшего вековыми деревьями. Очень красивое место. Основали госпиталь еще крестоносцы, а в своем нынешнем виде его открыл Шарль Луи Наполеон Бонапарт. Да, император Франции, но не тот знаменитый Буанапарте, а его племянник. Точно так же закончивший не очень хорошо свои дни.

Все эти сведения, и еще многие другие, я почерпнул из прессы. Воистину, журналистика – очень полезная профессия. Для меня, уж точно.

Дело в том, что здесь, в персональной палате на втором этаже, лежит младший брат Корсиканца. Диагноз у него довольно сложный, несколько проникающих пулевых ранений: повреждена печень и раздроблена ключица. Но парень еще жив, причем, даже идет на поправку.

Но не суть. Главное, что его каждый день навещает сам Франко. Со стальными яйцами мужик, ничего не скажешь.

Стоп! А вот и гости…

На центральном въезде в госпитальный парк показался черная длинная «испано-сюиза» в сопровождении «фордика» модели «Т». Попетляв по аллеям, машины остановились возле правого крыла особняка.

Захлопали дверцы, Корсиканец в окружении плотной толпы бодигардов проследовал в госпиталь. Двое из охранников остались у входа, остальные скрылись вместе с подопечным внутри.

Что и требовалось доказать. Теперь каждая минута на счету.

Я покинул свой наблюдательный пункт за домиком для садового инвентаря и скользнул в густые заросли омелы возле стены, окружающей госпиталь.

Так… Пальто долой, под ним докторский халат с вышитым логотипом госпиталя на грудном кармане – спер его вчера здесь же. На нос очки с простыми стеклами в солидной роговой оправе – нашлись среди вещей Сержа. Вылитый дохтур, етить! Никто не заметил? Никто. Оружие уже при мне, так что пора…

Бормоча на ходу, по своему дурацкому обычаю, такую же дурацкую считалочку, я вальяжно направился к госпиталю.

Да уж… чистой воды авантюра получается. На меня одного – семь вооруженных громил, Франко – восьмой. Однако, многовато будет. Мало того, я даже не представляю, что буду делать дальше. Одна надежда на импровизацию. Но сдавать назад уже поздно. Сам себя перестану уважать…

Охранники на входе не обратили на меня никакого внимания. Действительно, мало ли здесь всяких разных лепил шляется.

Ага… Первый этаж. Жутко смердит касторкой и еще чем-то больничным. Не менее мерзким. Крашенные белой краской стены, идеальная чистота, сестрички в передниках, разной степени привлекательности и возраста. А некоторые очень даже ничего. Глазками стреляют, но никакого удивления не проявляют. А это уже врач, такой солидный седовласый бородач. Мазнул по мне взглядом и сразу же потерял из виду. Черт, где палата с болезным? Так я до седьмого пришествия буду искать. Охранников здесь нет, значит, Джино лежит этажом выше…

– Это вы наш новый терапевт? – позади меня вдруг раздался начальственный бас. – Сколько вас ждать, спрашивается?

Признаюсь, я едва не получил разрыв сердца от неожиданности. Медленно развернулся и уставился на щекастого пузана в белом халате.

Заведя руки за спину, мужик подслеповато щурился на меня через золоченое пенсне.

– Простите?

– Нет времени! – толстяк экспрессивно всплеснул руками. – Живо в ординаторскую на консилиум.

После чего, круто развернулся на каблуках и понесся дальше по коридору, что-то возмущенно бурча.

«Ага, только шнурки поглажу…» – я с трудом перевел дух, улыбнулся симпатичной сестричке с подносом, уставленным пузырьками в руках и припустил по лестнице на второй этаж.

Больной на костыликах, еще один, с перевязанной шеей и синюшной мордой, снова сестричка. Только бы опять не наткнуться на…

Ага! А вот и еще один бодигард! Стоит у двери перегораживающий правый коридор.