— И название неприятное: «огнеблевалки» — заметил Йежин.

— Ну, официально это называется Органы… или, может, Орган… ну, того усатого мерзавца, который у них во времена демократии правил. В его честь так обозвали огневую систему. Дескать, не погасишь, хоть облюешься весь. Кажется, во время испытаний, когда армия снаряд опробовала, именно такой инцидент случился. Дюжине бойцов с ведрами приходилось бегать от колодца к халупе-цели и пытаться спасти халупу. Колодец осушили, половина солдат от усилий поблевала, а халупа как зашлась, так и сгорела, потому как снаряд погасить не удалось. Так что не кривись, что Дебрен не справился.

— И продолжай долбить бревно, — докончила Петунка. — Мы, бабы, для того и существуем. А что касается дочек, мишка… Мы здесь все люди взрослые, да и не девицы, так что если уж о том речь зашла, то, может, я тебе помогу.

Что-то стукнуло. Дебрен оглянулся и увидел, что это метла. Об пол. Ленда наклонялась к ней, ругаясь себе под нос. Красная, с покрытым потом лбом. Дебрен поднялся с лавки, подошел к бочонку, начал наполнять кубок.

— Слушаю. — Збрхл, наоборот, свой кубок отставил.

— Как вы со Здренкой поступаете, чтобы дочку заделать?

Ротмистр слегка онемел. Ленда украдкой отерла лоб и изобразила на лице одну из своих паскудных усмешек.

— А кто-то здесь говорил, — буркнула она как бы про себя, — что девиц в комнате маловато.

— Здренка… — Збрхлу пришлось откашляться, хотя в кубке еще колыхалась пена. — Здренка померла. Послеродовая лихорадка.

Сделалось тихо. Тишина была недолгой, но красноречивой. Ротмистр поблагодарил слабой улыбкой.

— Такова наша бабья судьба, — проворчала хозяйка. — Порой кончаются болты, чтобы в шит долбить, но чаще щит, чрезмерно издырявленный. Сожалею, Збрхл. Давно?..

— Когда родила младшенькую. — Он нахмурил брови, посчитал на пальцах. — Средней восемь весен, потом мне с долговременным контрактом подвезло, аж в Анвашских колониях, потом прошло какое-то время, пока я домой вернулся… ну и беременность… Ну да… — вздохнул он. — Пять лет будет.

Дебрен подошел к Ленде, подал кубок. Она молча взяла. Выглядела она забавно: парик подсох у огня, и волосы разлохматились, как соломенная крыша после бури, а нарядное платье весьма странно сочеталось с покрытым сажей лицом. Но Дебрена это нисколько не рассмешило — Ленда была слишком грустна.

— Странно ты годы отсчитываешь, — заметила Петунка. — Начиная со средней дочери. Нетипично.

— Потому что она самая любимая, — смущенно улыбнулся Збрхл, но в глазах у него поигрывали блестки. Он не смотрел ни на хозяйку, ни на топку, а глаза поблескивали все равно. — На туфельки она уже не писает, не ревет по любому поводу и отцу еще не дерзит. За меч уже хватается, арбалет винтом натянет, а платьем с каймой пока еще брезгует. — Он вздохнул, поднял кубок. — Я всех жутко люблю, не думайте. Но старшая, кажется, в сердце обиду за мать носит, считая, что во всем виноват я. К тому же младшенькая мне всегда о несчастье со Здренкой напоминает. Ну и неловкие обе, хоть каждая по-своему. А эта — как золото. И к учению тянется. Сяду, бывало, на завалинке, профессиональную хронику просматриваю, а тут этот воробышек на коленки забирается, палец в гравюру тычет и щебечет: «Это верленская берульда, правда, папка? Шестнадцатиколесная, на болотистом грунте хороша, но немного низковата. Два крюка и помост фиксированы ободом, а внизу рог». Любой родитель растрогается, верно?

— Верно, — согласилась Петунка. — Хоть многие спросили бы сквозь слезы умиления, что это за штуковина такая: верленская берульда.

— Верленская белюарда, — пояснил Дебрен. — Этакая осадная башня. С тараном внизу. С рогом, значит.

— Так я и думала. И ты мне, Збрхл, недостатками образования в глаза тычешь? Дескать, превращу сыновей в барышень, если они время от времени комнату подметут или портянки постирают? А сам что? Кнехта из малышки делаешь? Вот так бывает, если две дюжины сынов настругаешь. Атмосфера в доме настолько мужской становится, что бедные девочки стоя на туфельки писают. Потому что не знают, с кого положительный пример брать, вот и подражают толпам братьев.

— Мои дочери не!.. Дерьмо и вонь! Они женственные, как черт знает что!

— Но ты о них не заботишься. Им после парней приходится дочитывать. И про что? Про какую-то паршивую белюарду. С рогом внизу. Представляю себе, как это на гравюре выглядит. Мэтр Роволетто — тот, которого грифон по ошибке за комнатного маляра принял и убил — показывал мне один такой батальный набросок. Как раз с башнями, дубасящими в ворота. Так что я знаю, о чем говорю. Это не тот предмет, который следует показывать маленьким девочкам. Лучше б учебник вышивания купил, скупердяй!

— Я скупердяй? Да я каждый грош на них трачу!

— На сыновей больше, — фыркнула она.

— На сыновей? Нет у меня сыновей! Один, зараза, родился, так и тот всего три дня прожил!

Снова повисло молчание. И висело оно дольше, чем в прошлый раз.

— Советовались мы по этой проблеме, — проговорил наконец трактирщик. — Правда, по обратной причине, но нам медик объяснил, что способ остается тот же самый, только наоборот.

— Способ? — бросил на него угрюмый взгляд ротмистр.

— Для управления полом ребенка. Надо, понимаешь, я о дочери говорю, потому что мы о ней думали. Надо…

— Йежин… — не совсем уверенно начала порозовевшая Петунка. Но тут же замолчала и махнула рукой, показывая мужу, что он может продолжать. Дебрен заметил, что признание Збрхла ее сильно потрясло.

— Надо, чтобы внизу разместился тот из родителей, от которого ребенок должен пол унаследовать. Потому что природа так устроена, что мужской заморыш…

— Зародыш, — тихо поправила Петунка.

— Ну да, и я о том же… Ну, в общем, он верх берет над женским. И после рождения — и перед тоже. То есть, попадая в женский живот снизу, он потом перемещается выше…

— Давай без подробностей, Йежин, — попросила Ленда. — Главное, чтобы Збрхл принцип запомнил.

— Правда, — согласился трактирщик. — Ну значит, если хотите получить сына, господин Збрхл, то Петунку надо сверху положить.

— Запомню, — тихо сказал ротмистр. И глаза у него на мгновение-другое сделались масляными. Петунка раскрыла рот, но не издала ни звука. Возможно, лишь выдохнула. Дебрен уверен не был.

— И второй важный момент, — продолжал Выседел. — Более трудный, не скрою. То есть для тебя-то нет, потому что ты парня хочешь. Но мне пришлось в бабу превратиться. То есть лечь в платье, раскрашенным, в корсете и парике. Том самом, что сейчас на Ленде. Мы специально у одной потаскухи его купили, которая в Золотой Откос направлялась на горняках зарабатывать. Для парня-то Петунке понадобилось в мужскую одежду вырядиться. Ну и вроде как для верности — волосы остричь, — добавил он, подумав.

Какое-то время стояла тишина. Некоторые пили пиво. Дебрен поднялся на чердак, проверил, не скрывается ли в заполненном дымом помещении кто-то, кто тихо ступает и еще тише дышит. Вернулся вниз, глянул на клепсидру. Ленда, вся вспотевшая и печальная, поставила дымящуюся метлу в ведерко с растопленным снегом, поднялась.