Тут поднялся мой философ. Он был высок, строен и пропорционально сложен. Взглянув на меня, он слегка поежился, словно от беспокойства, но потом его тревога исчезла, сменившись какой-то странной и нежной меланхолией.

— Меня зовут Леонардо, — тихо произнес он. — Я родом из маленького городка Винчи.

Я подавила возглас удивления. Мне вспомнилось, как мы с мамой вместе рассматривали на стене Дворца синьории фреску, где в уверенной изящной манере был изображен убийца Бернардо Барончелли. Сейчас передо мной стоял ее создатель.

— Для меня огромная честь познакомиться с таким великим художником, — запинаясь, проговорила я и краем глаза увидела, как Боттичелли пнул Леонардо локтем, в шутку изображая ревность.

Леонардо взял меня за руку и так внимательно вгляделся в мое лицо, что я покраснела. В его взгляде читалось нечто большее, чем любопытство художника. Я увидела глубокое восхищение, смешанное с симпатией, которой пока не заслужила.

— А для меня большая честь, мадонна, познакомиться с живым произведением искусства. — Он склонился к моей руке и слегка дотронулся до нее губами, его борода оказалась мягкой, словно локоны ребенка.

«Умоляю, — повторила я про себя, — пусть это будет он».

— Мне казалось, вы теперь связаны с Миланом, — сказала я, не понимая, почему он здесь.

— Верно, теперешний мой покровитель — герцог Милана, — дружелюбно ответил он, выпуская мою руку. — Хотя я полностью обязан своей карьерой великодушию Великолепного.

— Наш Леонардо настоящий гений, — сухо заметил Боттичелли. — В Милане он рисует, занимается скульптурой, разрабатывает планы великолепных дворцов, руководит строительством дамб, играет на лютне и поет… — Сандро взглянул на старого друга. — Скажи мне, есть ли то, чего ты не делаешь для герцога?

Вопрос был задан не без лукавства. Старик Фичино захихикал, но тут же оборвал смех, словно неожиданно вспомнил о присутствии хозяина дома с гостьей. Лоренцо бросил на эту пару предостерегающий взгляд.

— Ты все перечислил, — спокойно ответил Леонардо. — Хотя я действительно задумал в недалеком будущем изменить ход солнца.

Раздался смех — хохотали все, кроме Микеланджело, который лишь крепче вцепился в свой бокал, словно испугавшись шума.

— Если кто и способен на это, то только ты, — съязвил Фичино.

— Любезный Леонардо, — заговорил Лоренцо, неожиданно став серьезным. — Я бы хотел показать мадонне Лизе свой двор, но мне нужно немного отдохнуть, к тому же настал час принимать прописанную лекарем отраву. Не будете ли вы столь добры, заменить меня?

— Я и мечтать не мог о таком счастье. — Художник протянул мне руку.

Я приняла ее, окончательно оробев, но изо всех сил стараясь этого не выдать. Неужели это знак того, что Великолепный счел его самым подходящим кандидатом на роль моего мужа? Перспектива жизни с этим очаровательным, талантливым, знаменитым незнакомцем — пусть даже в далеком Милане, при дворе герцога Лодовико Сфорца — казалась приятной, даже если я пока была слишком молода.

— В таком случае, я удалюсь на минуту. — Коротко поклонившись, Лоренцо покинул компанию.

— Как это несправедливо, — заметил Боттичелли, глядя вслед хозяину дома, — что только одному из нас даровано удовольствие вас сопровождать.

Мы с Леонардо двинулись по залу. Он повел меня к дальним дверям, при нашем приближении слуги, стоявшие по обе стороны двери, тут же ее открыли.

Переступая порог, Леонардо сказал мне:

— Вам ни к чему так нервничать, Лиза. Вы умны и чувствительны, как мне кажется, и вы здесь среди равных, а не среди тех, кто вас выше.

— Вы очень добры, что так говорите, но я бесталанна и могу лишь восхищаться красотой, созданной другими.

— Вкус к прекрасному уже сам по себе дар. Лоренцо Великолепный обладает таким талантом.

Воздух на дворе оказался прохладным, но там горели несколько факелов и небольшой костер, обложенный со всех сторон камнями.

— Мадонна, позвольте предложить вам плащ. — Леонардо повернул ко мне свое идеальное лицо, и свет заходящего солнца придал его коже теплый коралловый оттенок.

Я взглянула с улыбкой на протянутый кусок материи, это была тонкая темная шерсть, поношенная и кое-где залатанная.

— Мне не холодно, благодарю вас.

— Тогда разрешите мне провести краткую экскурсию.

Он подвел меня к костру. Рядом на высоком пьедестале я увидела бронзовую статую обнаженного юноши с округлым женственным телом и длинными волосами, вьющимися из-под соломенной пастушьей шляпы. Он стоял, упершись кокетливо одной рукой себе в бедро, а второй держал эфес меча, вонзив его острый конец в землю. У его ног лежала огромная отрубленная голова великана.

Я подошла поближе, пламя отбрасывало отблески на темный металл.

— Это Давид? — спросила я. — Он похож на девушку!

Я зажала рот ладошкой, сразу смутившись от собственных необдуманных слов. Кто я такая, чтобы отпускать подобные неучтивые замечания?

— Да, — слегка рассеянно пробормотал мой провожатый. Я посмотрела на него, и оказалось, что он все это время не сводил с меня глаз, словно впервые видел перед собою женщину. — Давид, созданный великим Донателло. — После долгой, но лишенной неловкости паузы он пришел в себя и продолжил: — Он всегда здесь. Охраняет этот двор еще с тех пор, как Лоренцо был ребенком. Но здесь собраны и другие вещи для вашего удовольствия.

Для «моего» удовольствия? Я задумалась, но потом решила, что Леонардо просто хотел мне польстить.

Мы перешли к двум бюстам, каждый на собственном пьедестале и каждый такой старый, что я не поняла, из какого они сделаны камня.

— Похоже на древность.

— Так и есть, мадонна. Это голова императора Августа, а вторая — полководца Агриппы, их создали во времена Древнего Рима.

Я дотронулась пальцем до бюста Августа. Для меня было обычным делом проехаться по Старому мосту, построенному давным-давно римскими рабами, но лицезрение произведения искусства, которое запечатлело человека, умершего более тысячи лет тому назад, наполняло меня благоговением. Леонардо отпустил мою руку и позволил осмотреть работу.

— Лоренцо любит древности, — сказал он. — В его доме находится самое большое в мире собрание искусства — как современного, так и древнего.

Я перешла еще к одному бюсту, тоже из белого камня, — это был старик с округлым носом-картошкой и окладистой бородой, хотя не такой впечатляющей, как у Леонардо.

— А это кто?

— Платон.

До этого бюста я тоже нежно дотронулась, чтобы ощутить под пальцами прохладу камня и представить живого человека, послужившего моделью. Была там еще одна статуя — современная — мускулистого здоровяка Геракла, считавшегося основателем Флоренции. В какое-то мгновение я так увлеклась, что отставила свой бокал и совершенно о нем забыла.