Экипаж притормозил на мгновение – это Корделия отдавала распоряжения Хопкинсу. Затем они отправились далее и остановились перед внушительного размера особняком в палладианском стиле.

Себастьян с облегчением заметил свет в окнах. По крайней мере кто-то живет в усадьбе. Он и сам не подозревал, что ему хотелось, чтобы эта миссис Бердсли непременно была дома. Как он смеялся над приверженностью викария правилам приличия, но теперь ему приходится признать с облегчением, что чем больше людей путешествует с ними, тем меньше у него шансов остаться наедине с Корделией. Как ни удивительно, в этом вопросе и он, и викарий были единодушны.

Надо признать, удача сопутствовала им, поскольку, как только они постучались, дверь им открыл лакей, который и сообщил, что хозяйка действительно дома. Чуть позже их пригласили в сводчатую прихожую, на стенах которой висели искусные обманки, и которая была украшена такими фарфоровыми безделушками, которые сам Себастьян не мог себе позволить в своем лондонском доме. Лакей почтительно принял их верхнюю одежду и попросил подождать, пока он доложит хозяйке, которая принимала гостей в музыкальной комнате – у нее был званый вечер. По всему дому неслись звуки лютни под аккомпанемент клавесина и виолончели.

Этого он не мог предвидеть. Несмотря на то, что Корделия что-то упоминала о богатстве миссис Бердсли, Себастьян представлял себе некую вдовушку, живущую в уютном домике, подобному дому викария, женщину одинокую и тоскующую без людей. Сейчас, осознав масштабы состояния миссис Бердсли, он почувствовал неловкость за вторжение.

Он взглянул на Корделию – та напряженно ждала, нервно перебирая пальцами тесьму на платье. Она избегала смотреть в его сторону, но, что его удивило, не смутилась, когда он подошел ближе.

– Вы уверены, что мы не потревожим своим появлением миссис Бердсли? – спросил он.

– Я ни в чем не уверена, – только и успела ответить она, как дверь распахнулась и в прихожую вошла миловидная женщина. Лицо ее было озарено улыбкой.

– Корделия, Боже мой, как чудесно, что ты приехала, – обрадовалась хозяйка. – Что-то я не помню, чтобы ты когда-нибудь посещала мои вечера. Да и путь не слишком ли долог?

Корделия засмеялась в ответ и бросилась в объятия женщины, которая и была миссис Бердсли – йоркская знаменитость. Пока обе они обнимались и припоминали, сколь давно не видели друг друга, Себастьян внимательнейшим образом наблюдал за немолодой вдовой.

Она сама, как только что и ее дом, обманула его ожидания. Со слов викария ему казалось, что он встретит даму внушительного телосложения с надменными манерами и язвительным языком. Живая, веселая, с напудренными волосами красавица в шелковом платье, украшенном искусной вышивкой, совсем не походила на женщину, которую рисовало Себастьяну его воображение. Ну, может, только в ее величественной осанке было что-то, что он угадал.

Он бросил взгляд на викария, последний что-то ворчал себе под нос. Когда же женщины принялись болтать, то и дело вскрикивая от радости, викарий произнес вслух:

– Гонорина, старая ты болтушка, мы не для того проделали столь долгий путь, чтобы смотреть, как вы разводите здесь сантименты.

Миссис Бердсли повернулась к викарию и окинула его взглядом с головы до ног, глаза ее еще были влажны.

– Сам ты старый болтун, – сказала она. Себастьян заметил что-то грустное в ее взгляде, будто она волновалась за викария. Она продолжала тихо, но решительно: – Тебе никогда не нравились нежности.

– Пожалуй, да, – ответил он запальчиво.

Она скептически посмотрела на него.

– Тебе бы самому хотелось, чтобы кто-нибудь с тобой понежничал, как бы ты не зачах. Я уверена, что Корделия хорошо заботится о тебе, но она слишком молода.

Уши викария слегка покраснели.

– Девочка не так глупа, чтобы думать, что она знает, что мне нужно, не то что некоторые.

Миссис Бердсли усмехнулась.

– Все знают, что для тебя лучше, только не ты.

– А ну-ка оба замолчите, – смеясь, прикрикнула Корделия. Она взяла под руку миссис Бердсли, успешно отвлекая ее внимание от викария. – Гонорина, позволь мне представить тебе… – глаза Корделии вспыхнули ярче, когда она перевела свой взгляд с лица женщины на лицо Себастьяна.

Когда миссис Бердсли обратила свой взор на Себастьяна, он понял, что эта женщина будет куда более ярой защитницей добродетели Корделии, чем ее отец. Хотя он и уговаривал себя, что все это к лучшему, однако не находил приятным то, что эта дама может встать между ним и Корделией.

– Позволь мне представить нашего компаньона… Себастьяна Кента, герцога Веверли. – В глазах Корделии блеснула веселая искорка: – Лорд Веверли, а это самый дорогой и верный друг моей матери… миссис Гонорина Бердсли.

Себастьян глянул на Корделию, но по ее лицу нельзя было понять, что же явилось причиной такого веселья. Затем он взглянул на миссис Бердсли и поднес к губам ее руку, встретившись глазами с ее взглядом.

– Большая честь для меня, – пробормотал он, пытаясь угадать, что кроется за этим взглядом.

– Да что вы, – произнесла она, отведя наконец глаза от собственной руки, – это для меня огромная честь, ваша светлость. Боюсь, вы застали меня врасплох. Вы давно из дома?

Он вопросительно посмотрел на нее, затем выпустил из своих рук ее руку.

Викарий пояснил:

– Во всей Северной Англии не найдешь человека более осведомленного, чем Гонорина. Несомненно, она удивлена, увидев вас здесь, а не в Индии. – Он повернулся к миссис Бердсли, чье лицо уже заливала краска. – Не ты ли в последнем письме сообщала нам о том, где пребывает его светлость?

– Отец, веди себя прилично, – укоряла его Корделия, хотя глаза ее блестели. – Ты выдаешь все секреты Гонорины.

Себастьян улыбнулся ошеломленной миссис Бердсли, хотя ему было интересно, что же, собственно, знала эта дама о нем и делах его семьи. Надо будет ему обратиться к Корделии, чтобы выяснить, какие еще сплетни известны вдове. – Я польщен, что в своих письмах вы упоминаете мою скромную персону, и смею надеяться, что только с лучшей стороны.

Миссис Бердсли посмотрела на викария испепеляющим взором, затем натянуто улыбнулась Себастьяну:

– Уверяю вас, лорд Веверли, что, несмотря на то, что сказано Освальдом, я никогда ничего плохого не говорила ни в ваш адрес, ни в адрес вашей семьи.

– Никто и не сомневается в этом, – вмешалась Корделия. – Гонорина упомянула ваше имя только потому, что я сообщала ей о делах, которые имею с вашим братом. В устах моего отца все это звучало чудовищно, но в самом деле это пустяки.

Миссис Бердсли вздохнула.

– Освальд всегда был груб и нетактичен. Я и понять не могу, как ему удалось воспитать такую чудесную дочь.

– Я уверен, преподобный Шалстоун и не думал никого обидеть, – сказал примирительно Себастьян, обращаясь сразу и к Корделии, и к ее отцу, которые с удивлением смотрели на него.