С тоской всмотрелась в многообразие орудий пыток, ей-богу! Украдкой бросила взгляд на некроманта. Сравнила со своими приборами. Попыталась найти нечто похожее. Хотя проще было выбрать по считалочке.

Наконец определилась с ножом и вилкой. Пусть будут эти. Правда, они мало чем отличались от своих собратьев. Но какой-то же принцип в их распределении и назначении заложен? Увы, угадать мне не удалось.

Зеленое нечто категорически отказывалось распиливаться пополам, хотя у Мейнсов получалось это весьма легко. Но усердия мне же не занимать. Я старалась, как могла. Старания были награждены тем, что желеобразина ловко отпружинила от тарелки и спикировала над головами Мейнсов.

«Мой дельтаплан, мой дельтаплан», – вспомнила я слова песни.

Погруженные в беседу соседи по столу ничего не заметили. Мой зеленый десант спикировал на грудь стоящему позади графа слуге. От стыда захотелось сползти под стол. Вот это позор!

Однако слуга мои мысли не разделял. Он ловко перехватил зеленое нечто и спрятал в платок, а затем улыбнулся мне и подмигнул. Мне подумалось, что я была не первой, кто отправлял в полет эту жуть. Отлегло.

– Быстро ты справилась. – Вердж обернулся ко мне, как будто только вспомнил. – Понравилось?

Я усиленно закивала. Сейчас бы с радостью запустила такой же желеобразиной некроманту в лицо.

– Это лемаи – особо приготовленные водоросли со дна Зевроского моря. Редкий деликатес.

О, я почти угадала.

Пытка продолжалась. Приносили одно блюдо за другим. И ни одно из них не вызвало у меня желания попробовать его. Хотя есть хотелось жутко.

Профессор, имя которого я благополучно не запомнила, а как всегда нарекла первой попавшейся ассоциацией, а именно – лис (рыжий, с жидкими усами и хитрыми глазами), предупредил, что после сегодняшней проверки способностей нам будет не очень хорошо. Во-первых, нужно будет как следует выспаться, а во-вторых, хорошенько покушать. Поспать мне не дала проклятущая Аля, поесть – гнусные Мейнсы.

Раздражение нарастало.

Помощь пришла, откуда я и не ждала, хотя-я-я…

Тот самый слуга, пока мужчины обсуждали очередную дребедень и не обращали на меня никакого внимания, принес мне тарелку с самым обычным стейком и вполне съедобно выглядящим гарниром. Тарелку он извлек из-под полотенца, которое аккуратно висело у него на руке. Как будто и сам не хотел, чтобы еще кто-то заметил.

И вновь мне лукаво, но в то же время ободряюще подмигнул. Я расплылась в самой благодарной улыбке, на которую была способна.

С потрясающе вкусной едой расправилась быстро.

Настроение тут же поднялось. Но стоило только вновь повернуться к соседям по столу, как благодушия у меня не осталось.

Да это уже ни в какие рамки не лезет!

Стало жутко обидно. Сидят тут, развлекаются, поглощают вкусную для них и непонятную для меня еду, не поинтересовавшись, надо ли оно мне. А я сижу неприкаянная. И единственный человек, которому до меня есть дело, – прислужник.

– А знаете, я уже сыта. По самое не хочу. – Я аккуратно положила салфетку на стол, хотя жутко хотелось ее швырнуть, и желательно кому-нибудь в лицо. – Неприятно было пообщаться.

Развернулась и ушла. Правда, недалеко. Как только я оказалась в коридоре, аккуратно сползла по стеночке и отключилась.

– Отец, мне нужна твоя помощь.

– Мой гордый сын просит о содействии? А как же твое «я добьюсь всего сам»? – с напускной иронией ответил Рандел Мейнс.

Скулы Верджа побелели, но некромант стоически проглотил эту горькую пилюлю насмешки.

– Не для себя. Вернее, не только для себя, и лишь потому прошу.

– Говори. – Отец цепко, отбросив светский ленивый тон, смотрел на сына.

– Нужна информация об одном из преподавателей. – Некромант протянул листок. – В чем был замечен, может, какие-то темные делишки, враги…

– А расспросить его самого?

– С радостью бы, но он уже неделю как мертв, и воскресить его для ритуала не представляется никакой возможности.

– Жаль, – сочувственно протянул Мейнс-старший.

– Еще как. – Вердж в этот момент полностью разделял чувства отца.

Мельком взглянув на листок, родитель пришел к выводу: ох, и задал его сынуля отцу задачку. Мейнс-старший после печального вздоха ловко перевел тему, кивая в сторону, куда ушла Рина.

– Думаю, можно считать это твоим проигрышем, – довольно протянул Мейнс-старший.

– Ты поспорил на то, что она спокойно просидит весь вечер за столом и слова поперек не скажет, – возразил Вердж.

– Считаешь, этот безобидный выпад чем-то действительно экстраординарным, как ты предполагал?

– Согласись, мало кто из местных так бы смог.

– Я ожидал большего.

Договорить они не успели.

– Там вашей гостье стало плохо, – сообщил появившийся дворецкий и чопорно удалился.

Вердж не мог сидеть на месте, поэтому мерил шагами коридор, пока целитель осматривал иномирянку. Он уже хотел зайти в комнату, из которой его уже не раз прогоняли, когда врачеватель наконец-то вышел.

– Как она? Что с ней? – засыпал вопросами некромант лекаря.

– Обычное переутомление. Возможно, оно было спровоцировано магическим истощением, – предположил целитель.

«Когда Рина успела переутомиться, да еще и магически? – подумал Вердж. – У нее этой магии всего ничего, да и пользоваться она ею не умеет…» Лишь спустя несколько мгновений ему вспомнилось: Рина говорила, что сегодня их собирались проверить на наличие и особенности дара.

Так стыдно Верджу не было никогда в жизни. Что же он натворил?! Потянул ее на встречу с родителем, не дав отдохнуть, а потом казавшаяся на первый взгляд безобидной шутка с едой. Еще и спор этот глупый…

Я почувствовала, как ноги мои подкосились, словно в них не осталось костей, лишь медузообразная масса, и успела прислониться к стене, по которой и сползла. Отчего-то дико захотелось захохотать, вот только сил смеяться не было. Я не потеряла сознания в полном смысле этого слова. Связь с действительностью была какой-то призрачной, эфемерной, как через поволоку плотного тумана.

Подбегающий некромант, сразу же взявший меня на руки. Его: «Рина, Риночка, что с тобой? Очнись!» Обеспокоенный голос его отца, вопрошающего: «Что случилось?» Я видела и суету слуг, сквозь длинные пушистые опущенные ресницы, но все это было одновременно рядом и так далеко, безразлично. Впрочем, одна мысль, связная, осязаемая, с некоторым оттенком злорадства, все же присутствовала. Интерпретировать ее цензурно можно было лишь словами классика: «А вот теперь ты ж поди, попляши». Нелитературный вариант был гораздо точнее: «Довыеживалось великосветское семейство до обморочных девиц в коридорах». По натуре я не считала себя никогда мстительной редиской, но в этой ситуации поймала себя на том, что наслаждаюсь растерянностью противников и, дабы не вызывать подозрений, отрубилась окончательно.