– А ты, оказывается, ревнива, – заметил Джонатан, когда, остановившись в сторонке, они закусывали пирожками. – Так и кажется, что вот-вот взорвешься.

У Маргарет после этого кусок застрял в горле, она поперхнулась и так сильно закашлялась, что ему пришлось похлопать ее по спине.

– Не говори глупостей. Просто попало не в то горло, – проговорила она, наконец. – И можешь больше не бить меня.

Он перестал шлепать, но руку не убрал. Она лежала, теплая и сильная, на ее плече.

– Скажи мне, только правду, – попросил он. – Тебе не нравится, что я знаком со всеми этими женщинами?

– Мне не нравятся сами женщины, – фыркнула она. – Они слишком развязны.

– Но ты же не думаешь, что я их поощряю к этому?

Она серьезно посмотрела на него. Что ж, раз он спрашивает…

– Нет, не думаю. Они сходят с ума от Эль Магико, но ничего не знают о тебе, капитан Кавендиш.

Его лицо затуманилось печалью. Он подвел ее к продавцу овощей.

– О тебе я тоже ничего не знаю. Ты уже была в Лондоне, а я и не слышал об этом. Ты приезжала сюда сразу…

– После смерти отца, – закончила она за него упавшим до шепота голосом.

Она смотрела под ноги, ничего не видя, и испытывала необъяснимое желание рассказать ему обо всем.

Джонатан обнял ее за плечи и притянул к себе.

– Продолжай.

– Мать каждый день уходила к своим адвокатам, а я оставалась в гостинице.

Она помнила, как плакала в одиночестве от безысходного, горького отчаяния. Даже спустя пять лет это воспоминание отзывалось болью в душе.

– Я не поблагодарила тебя за то, что ты оплатил похороны батюшки, – по-прежнему глядя под ноги, говорила она, стараясь овладеть собой. – Ты много помогал и был так щедр, чтобы сделать все достойным его положения. У меня могли бы быть свои деньги, но я забыла про подушку в ту ночь, и кружево испортилось. Я ведь забывала обо всем, когда была с тобой.

Она спохватилась, что рассказывает ему слишком много, и умолкла.

Джонатан остановился у лотка с пастернаком и вопросительно посмотрел на нее.

– А какое отношение ко всему имела эта подушка?

Он заслуживает того, чтобы знать, подумала Маргарет, в то же время опасаясь, что исповедь обернется против нее.

– Ты хотел узнать правду, так слушай. Я постоянно продавала кружева, которые плела. Задолго до того, как познакомилась с тобой, почти с девяти лет. На эти деньги я покупала еду и все необходимое, потому что мать платила деньги за адвокатов и туалеты, в которых ездила в Лондон.

Я делала хорошее кружево, и мне давали за него хорошую цену. Когда мы начнем продавать свои кружева здесь, мы сможем получать за них даже больше, – она гордо подняла голову, готовая встретить его упреки.

– А твой отец? – Лицо Джонатана было взволнованным, но не сердитым. – Он разрешал это?

– Вряд ли он об этом знал.

– Я имею в виду расходы твоей матери, – он негодовал. – Он должен был сам распоряжаться деньгами.

– Он слишком ее любил, чтобы отказывать ей. Отец любил нас обеих. Деньги для него ничего не значили. Когда они появлялись, он позволял матери их тратить. На жизнь оставалось очень мало. Если денег не хватало, он брал продовольствие в долг. Я уверена, ты не сможешь это понять, но отец любил меня больше всего на свете. Он разрешал мне делать все, что нравится.

– Если он и любил тебя, то это чертовски проявлялось, – пробормотал Джонатан. – Но неважно, – продолжал он, не давая ей возразить. – Я знаю, что он любил тебя, и не хочу об этом спорить. Но не мог же он не замечать, что твои кружева исчезают из дома?

– Я обманывала его, говорила, что подарила кому-нибудь, что еще не закончила, хотя на самом деле уже плела новое.

– И он никогда ничего не замечал? – Джонатан хмуро посмотрел на пучок пастернака в своей руке. – Как же ты, девочка, распоряжалась деньгами?

– Относила их мяснику или портному, как будто меня послали вернуть долг. Батюшка обычно оставлял деньги, причитающиеся слугам, в специальном месте: для кухарки – в маленьком горшочке на кухне, для горничной – на тарелке рядом с ее кроватью. Каждую субботу он клал деньги, если только не забывал. Так что мне легко было подкладывать туда монеты.

– Похоже, ему уже просто нечего было класть, помнил он или нет.

Маргарет услышала в его голосе сочувствие, и ей захотелось крикнуть в ответ, что она была богата и без денег. В ее жизни отец был самой большой ценностью, человеком, для которого душа была превыше всего. Он любил часами бродить по лесам и лугам, наблюдая, как жаворонок вьет гнездо, или, уговаривая лань поесть из его рук. Когда-то она каждый день, отложив кружево, уходила с ним в лес через Дорсет, упиваясь прогулкой и солнечным блеском, очарованная глубоким спокойствием от его присутствия, и до сих пор с благодарностью вспоминала эти дни.

– Если ты думаешь, что я была несчастным ребенком, то ошибаешься, – упрямо настаивала она. – Отец очень любил нас с матерью, а я его просто обожала и не хотела, чтобы он был другим. Я была по-настоящему счастлива, что могла помогать ему. Но неудивительно, что твой отец не хотел видеть меня своей невесткой. Он ведь знал о том, что я плету кружева на продажу.

– Он знал? Но откуда? – Джонатан удивленно уставился на нее.

– Он сам часто покупал их у меня для своих знатных клиентов. По-моему, он сразу понял, что у нас не все в порядке с деньгами. Можешь ненавидеть меня за это, рассердиться, – я этого заслуживаю, потому что всегда скрывала это от тебя. Я притворялась девушкой твоей мечты, хотя не была ею. Я призналась в Клифтоне, что я грешница, и это правда.

– Господи, не говори так, какая ты грешница? Джонатан не мог поверить услышанному. Его бедная нежная Маргаритка с девяти лет вынуждена была работать, когда отец был совершенно здоров и обязан был сам обеспечивать семью. Но тут же капитан поправил себя. Нет, здесь не только это.

Дело в том, что она предпочитала работать, но почему?

– Наверное, ты делала то, что считала необходимым, хотя я нахожу это скверным. Не отрицаю, что не понимал тебя. Вообще-то мы не могли бы все равно тогда пожениться. Не потому, что ты что-то утаивала от меня, и не потому, что мы были богаче. Дело в твоем происхождении, которое всегда будет с тобой.

Сказав это, он вдруг подумал, что она похожа на норовистую кобылку, сбрасывающую с себя путы. Она ненавидела свое знатное происхождение, разлучившее их пять лет назад. Но теперь, он чувствовал, было что-то еще, кроме этого.

– Ты не полюбил бы меня, если бы знал, – уверяла она. – Тебе нужна была уступчивая беспомощная девушка, чтобы ты мог о ней заботиться. Признай это.

– Загвоздка как была, так и осталась в том, что ты отказываешься от моей помощи. А я могу тебе помочь и с продажей кружев, и во всем остальном.