Он побледнел так, словно получил смертельную рану: он подумал, что при дворе не бывает ни друзей, ни родственников, каждый думает только о себе.

«Какой же я был дурак!» – подумал он.

– Ну что, д'Эгийон? – произнес он, подавив тяжелый вздох.

– Ну что, господин маршал?

– Это тяжелый удар для Парламента, – повторил Ришелье слова Жана.

Д'Эгийон покраснел.

– Вы же знаете? – спросил он.

– Господин виконт обо всем мне рассказал, – отвечал Ришелье, – даже о вашем визите в Люсьенн сегодня на рассвете. Ваше назначение – большой успех для моей семьи.

– Поверьте, господин маршал, я очень сожалею, что так вышло.

– Что за чушь он несет? – с удивлением сказал Жан, скрестив на груди руки.

– Мы друг друга понимаем, – перебил его Ришелье, – мы прекрасно друг друга понимаем.

– Ну и отлично А вот я совсем вас не понимаю… Какие-то сожаления… А, ну да!.. Это потому, что он не сразу будет назначен министром. Да, да.., очень хорошо.

– Так он будет временно исполнять обязанности премьер-министра? – спросил маршал, почувствовав, как в его сердце зашевелилась надежда – вечный спутник честолюбца и любовника.

– Да, я буду временно исполнять обязанности премьер-министра, господин маршал.

– А пока ему и так неплохо заплатили… – вскричал Жан. – Самое блестящее назначение в Версале!

– Да? – уронил Ришелье, снова почувствовав боль. – Есть назначение?

– Очевидно, господин Дю Барри несколько преувеличивает, – возразил д'Эгийон.

– Какое же назначение?

– Командование королевскими рейтарами. Ришелье почувствовал, как бледность вновь залила его морщинистые щеки.

– О да! – проговорил он с непередаваемой улыб кой. – Это и правда безделица для такого очаровательного господина. Что вы хотите, герцог! Самая красивая девка на свете может дать только то, что у нее есть, будь она любовницей короля.

Наступил черед д'Эгийона побледнеть.

Жан в это время рассматривал прекрасные полотна кисти Мурильо.

Ришелье похлопал племянника по плечу.

– Хорошо еще, что вам пообещали продвижение в будущем, – сказал он. – Примите мои поздравления, герцог… Самые искренние поздравления… Ваша ловкость в переговорах не уступает вашей удачливости… Прощайте, у меня дела. Прошу не обойти меня своими милостями, дорогой премьер-министр.

Д'Эгийон произнес в ответ:

– Вы – это я, господин маршал, а я – это вы. Поклонившись дядюшке, он вышел, не теряя врожденного чувства собственного достоинства и тем самым избавляясь от труднейших объяснений, когда-либо выпадавших ему за всю его жизнь.

– Вот что хорошо, восхитительно в д'Эгийоне, так это его наивность, – поспешил заговорить Ришелье после его ухода; Жан не знал, как отнестись к обмену любезностями между племянником и дядюшкой. – Он – умный и добрый, – продолжал маршал, – он знает двор и честен, как девушка.

– И кроме того, он вас любит.

– Как агнец.

– Да, – согласился Жан, – скорее ваш сын – д'Эгийон, а не де Фронзак.

– Могу поклясться, что вы правы… Да, виконт.., да. Ришелье нервно расхаживал вокруг кресла, словно подыскивая и не находя нужных выражений.

– Ну, графиня, – бормотал он, – вы мне за это еще заплатите!

– Маршал! Мы сможем олицетворять вчетвером знаменитый античный пучок. Знаете, тот, который никто но мог переломить? – лукаво проговорил Жан.

– Вчетвером? Дорогой господин виконт, как вы это себе представляете?

– Моя сестра – это мощь, д'Эгийон – влиятельность, ты – разум, а я – наблюдательность.

– Отлично! Отлично!

– И тогда пусть попробуют одолеть мою сестру. Плевать я хотел на всех и на вся!

– Черт побери! – проговорил Ришелье; голова у него горела.

– Пусть попробуют противопоставить соперниц! – вскричал Жан, упоенный своими замыслами.

– О! – воскликнул Ришелье, ударив себя по лбу.

– Что такое, дорогой маршал? Что с вами?

– Ничего. Просто считаю вашу идею объединения восхитительной.

– Правда?

– И я всемерно готов ее поддержать.

– Браво!

– Скажите: Таверне живет в Трианоне вместе с дочерью?

– Нет, он проживает в Париже.

– Девчонка очень красива, дорогой виконт.

– Будь она так же красива, как Клеопатра или как.., моя сестра, я ее больше не боюсь.., раз мы заодно.

– Так, говорите, Таверне живет в Париже на улице Сент-Оноре?

– Я не говорил, что на улице Сент-Оноре, он проживает на улице Кок-Эрон. Уж не появилась ли у вас мысль, как избавиться от Таверне?

– Пожалуй, да, виконт; мне кажется, у меня возникла одна идея.

– Вы – бесподобный человек. Я вас покидаю и исчезаю: мне хочется узнать, что говорят в городе.

– Прощайте, виконт… Кстати, вы мне не сказали, кто вошел в новый кабинет министров.

– Да так, перелетные пташки: Тере, Бертен.., не знаю, право, кто еще… Одним словом, монетный двор временного министра д'Эгийона.

«Который, вполне вероятно, будет им вечно», – подумал маршал, посылая Жану одну из самых любезных улыбок, подобную прощальному поцелую.

Жан удалился. Вошел Рафте. Он все слышал и знал, как к этому отнестись; все его опасения оправдались. Он ни слова не сказал, потому что слишком хорошо знал маршала.

Рафте не стал звать камердинера: он сам его раздел и проводил до постели. Старый маршал лег, дрожа, как в лихорадке; он принял таблетку по настоянию секретаря.

Рафте задернул шторы и вышел. Приемная уже была полна озабоченными, насторожившимися лакеями. Рафте взял за руку первого подвернувшегося ему камердинера.

– Хорошенько следи за господином маршалом, – сказал он, – ему плохо. Утром у него произошла большая неприятность: он оказал неповиновение королю…

– Оказал неповиновение королю? – в испуге переспросил камердинер.

– Да. Его величество прислал его светлости портфель министра; маршал узнал, что все это произошло благодаря вмешательству Дю Барри и отказался! Это превосходно, и парижане должны были бы соорудить в его честь триумфальную арку. Однако потрясение было столь сильным, что наш хозяин занемог. Так смотри же за ним!

Рафте знал заранее, как быстро эти слова облетят весь город, и потому спокойно удалился к себе в кабинет.

Спустя четверть часа Версаль уже знал о благородном поступке и истинном патриотизме маршала. А тот спал глубоким сном, не подозревая об авторитете, который ему создал секретарь.