При этих словах всю важность герцога как рукой сняло.

– А-а, я же говорил, что ты не спишь!

– Ну а если бы я и спал, что в атом было бы удивительного? Ведь только что рассвело.

– Дорогой Рафте, ты же видишь, что я-то не сплю!

– Вы – другое дело, вы – министр, вы… Как же тут уснуть?

– Ты, кажется, решил поворчать, – заметил маршал, кривляясь перед зеркалом. – Ты что, недоволен?

– Я? Чему же тут радоваться? Вы переутомитесь я заболеете. Государством придется управлять мне, а в ртом нет ничего занятного, ваша светлость.

– Как ты постарел, Рафте!

– Я ровно на четыре года моложе вас, ваша светлость. Да, я стар.

Маршал нетерпеливо топнул ногой.

– Ты прошел через приемную? – спросил он.

– Да.

– Кто там?

– Весь свет.

– О чем говорят?

– Рассказывают друг другу о том, что они собираются у вас попросить.

– Это естественно. А ты слышал, что говорят о моем назначении?

– Мне бы не хотелось вам это говорить.

– О, Господи! Неужели критикуют?

– Да, даже те, которым вы нужны. Как же это воспримут те, кто может понадобиться вам?

– Скажешь тоже, Рафте! – воскликнул старый маршал, неестественно рассмеявшись. – Кажется, ты мне льстишь…

– Послушайте, ваша светлость! – обратился к нему Рафте. – За каким дьяволом вы впряглись в тележку, которая называется министерством? Вам что, надоело быть счастливым и жить спокойно?

– Дорогой мой, я в жизни попробовал всего, кроме этого.

– Тысяча чертей! Вы никогда не пробовали мышьяка. Отчего бы вам не подмешать его себе в шоколад из любопытства?

– Ты просто лентяй, Рафте. Ты понимаешь, что, как у секретаря, у тебя прибавится работы, и ты уже готов увильнуть… Кстати, ты сам об этом уже сказал.

Маршал одевался тщательно.

– Подай мундир и воинские награды, – приказал он камердинеру.

– Можно подумать, что мы собираемся воевать? – проговорил Рафте.

– Да, черт возьми, похоже на то.

– Вот как? Однако я не видал подписанного королем назначения, – продолжал Рафте. – Странно!

– Назначение сейчас доставят, вне всякого сомнения. – Значит, «вне всякого сомнения» теперь официальный термин.

– С годами ты становишься все несноснее, Рафте! Ты – формалист и пурист. Если бы я это знал, я не стал бы поручать тебе подготовить мою торжественную речь в Академии – именно она сделала тебя педантом.

– Послушайте, ваша светлость: раз уж мы теперь – правительство, будем же последовательны… Ведь это нелепо…

– Что нелепо?

– Граф де ла Водре, которого я только что встретил на улице, сообщил мне, что насчет министерства еще ничего неизвестно.

Ришелье усмехнулся.

– Де ла Водре прав, – проговорил он. – Так ты, значит, уже выходил?

– Еще бы, черт подери! Это было необходимо. Я проснулся от дикого грохота карет, приказал подавать одеваться, захватил военные награды и прошелся по городу.

– Ага! Я представляю Рафте повод для развлечений?

– Что вы, ваша светлость. Боже сохрани! Дело в том, что…

– В чем же?

– Во время прогулки я кое-кого встретил.

– Кого?

– Секретаря аббата Тере.

– И что же?

– Он мне сказал, что военным министром назначен его начальник.

– Ого! – воскликнул в ответ Ришелье с неизменной улыбкой.

– Что вы из этого заключили, ваша светлость?

– Только то, что раз господин Тере будет военным министром, значит, я им не буду. А если он не будет премьер-министром, то им, возможно, стану я.

Рафте сделал все, что мог. Это был человек отважный, неутомимый, честолюбивый, такой же умный, как его начальник, но гораздо более дальновидный, ибо он был простого происхождения и находился в подчинении – два больных места, благодаря которым за сорок лет он отточил свою хитрость, развил силу воли, натренировал ум. Видя, что начальник уверен в успехе, Рафте решил, что ему тоже нечего бояться.

– Поторопитесь, ваша светлость, – сказал он, – не заставляйте себя слишком долго ждать, это было бы дурно истолковано.

– Я готов, однако мне бы все-таки хотелось знать, кто там.

– Вот список.

Он подал длинный список – Ришелье с удовлетворением увидал имена первых людей королевства.

– Уж не становлюсь ли я знаменитостью? А, Рафте?

– Мы живем во времена чудес, – отвечал тот.

– Смотрите: Таверне! – с удивлением произнес маршал, продолжая просматривать список. – Он-то зачем сюда явился?

– Не знаю, господин маршал. Ну, вам пора!

Секретарь почти силой вынудил хозяина выйти в большую гостиную.

Ришелье должен был быть доволен: оказанный ему прием мог бы удовлетворить принца крови.

Однако утонченная вежливость и вкрадчивая ловкость придворных не подходили к случаю, который приберег для Ришелье тяжелое испытание.

Из приличия и из уважения все собравшиеся остерегались произносить в присутствии Ришелье слово «министерство». Самые ловкие осмелились робко поздравить его, другие знали, что надо лишь слегка намекнуть и что Ришелье почти ничего не ответит.

Для всех этот ранний визит был обычной поздравительной церемонией.

В те времена едва уловимые полутона нередко бывали понятны всем.

Некоторые придворные осмелились в разговоре выразить пожелание или надежду.

Один хотел, как он выражался, чтобы правительство было ближе к Версалю. Ему было приятно побеседовать об этом с человеком, пользующимся столь неограниченным влиянием, как де Ришелье.

Другой утверждал, что уже трижды был обойден вниманием де Шуазеля и не продвигался по службе. Он рассчитывал на обязательность де Ришелье, который должен был освежить память короля. И вот теперь ничто не помешает проявлению доброй воли его величества.

Таким образом, множество просьб, более или менее настойчивых, но искусно завуалированных, были высказаны на ушко обласканному маршалу.

Мало-помалу толпа растаяла. Все хотели, как они говорили, дать господину маршалу возможность «заняться его важными делами».

Только один человек остался в гостиной.

Он не стал подходить вместе с другими, ничего не просил, даже не представился.

Когда гостиная опустела, он с улыбкой приблизился К герцогу.

– А-а, господин де Таверне! – проговорил маршал. – Очень рад, очень рад!