– У тебя вообще-то должен быть иммунитет к холоду, – возражает он. – А это отличная практика.

– Ну-ну, – ворчу я, старательно сдерживая улыбку. – Практика.

– Кажется, вы хорошо повеселились, – говорит Такер. А затем косится на часы. – Ладно, мне пора идти. Работа не ждет.

Он наклоняется и целует меня в щеку, что немного неудобно делать в полной горнолыжной амуниции, но мы справляемся.

– Может, встретимся в четыре у подножья склона «Лосиный ручей»? Я могу отвезти тебя домой, если Крис не против.

– Конечно, нет, – уверяет Кристиан, и в его голосе не слышно и капли фальши. – После четырех она вся твоя. А значит, у нас остается еще три полноценных часа для катания с горы.

– Отлично, – восклицает Такер, а затем поворачивается ко мне: – Постарайся ничего себе не сломать, ладно?

Пока мы едем домой, Такер практически ничего не говорит.

– Все в порядке? – интересуюсь я.

Наверное, это самый глупый вопрос на свете, но я ничего не могу с собой поделать. Тишина меня просто убивает.

Вместо ответа Такер вдруг съезжает с дороги и останавливает машину на обочине.

– Вы заканчиваете предложения друг за другом. – Он поворачивается ко мне и смотрит на меня с немым укором в глазах. – Вы с Кристианом заканчиваете предложения друг за другом.

– Такер, в этом нет ничего…

– Нет, есть. И дело не только в этом. Кажется, будто вы читаете мысли друг друга.

Я кладу руку ему на плечо, подыскивая нужные слова.

– Из-за него на твоем лице вновь засияла улыбка, – продолжает он, старательно отводя от меня взгляд.

– Мы друзья, – уверяю я.

Его челюсти сжимаются.

– Да, мы связаны друг с другом, – признаю я. – И всегда были связаны. Из-за видений. Но мы просто друзья.

– И часто вы так по-дружески общались? Ну, если не считать тех собраний, что устраивает Анджела?

– Несколько раз.

– Несколько раз, – медленно повторяет он. – А конкретнее? Три? Четыре?

Я про себя подсчитываю, сколько раз Кристиан появлялся у моего окна.

– Раз пять. Или шесть. Я не считала, Такер.

– Шесть, – говорит он. – На мой взгляд, это больше, чем несколько. По мне, так это «довольно часто».

– Такер…

– И ты не рассказывала мне об этом потому, что…

Я вздыхаю.

– Я не стала ничего тебе говорить, потому что ты начал бы…

– Ревновать, – заканчивает за меня он. – Вовсе нет.

Он откидывается на спинку сиденья и на минуту закрывает глаза, а затем протяжно выдыхает.

– А вообще знаешь что? Я ужасно ревную.

Он открывает глаза и смотрит на меня немного озадаченно и удивленно.

– Черт. Как же меня бесит такое состояние. Весь день я ощущаю себя Брюсом Беннером и едва сдерживаюсь, чтобы не превратиться в Халка и не пойти громить шкафчики. Просто очаровательно, не правда ли?

Не уверена, что он говорит серьезно, поэтому отвечаю так, будто он шутит.

– Вообще-то это довольно мило. В стиле пещерного человека. Да и зеленый цвет тебе к лицу.

Такер пристально смотрит на меня.

– Но ты не можешь винить меня в этом. Ты весь прошлый учебный год сохла по Прескотту.

– Лишь потому, что думала, будто он… – И вновь я не могу заставить себя произнести это.

– Твоя судьба, – заканчивает Такер. – И почему мне от этого не легче?

– И кто теперь заканчивает за меня предложения? Мы с ним просто друзья, – вновь настаиваю я. – Да, в прошлом году я была немного одержима Кристианом. Но я гонялась за придуманным образом. И не знала его самого. А вот ты – мой собственный выбор.

Он смеется.

– Я – твой выбор, – усмехается он, но я вижу, как ему нравятся эти слова.

– Кристиан – мое прошлое. А ты – будущее. – Теперь из меня посыпались клише. – Ты – мое мгновение настоящего, – продолжаю я, но это звучит ничуть не лучше.

– Блин, морковка, ты только что назвала меня мистером Мгновенность?

– Прости.

– Боже, ты хоть подбирай слова. Мое сердце разбито.

– Мы вообще говорили не об этом.

– Так, значит, вы с Прескоттом друзья. Самые дружные друзья на свете. Хорошо. Я могу ужиться с этим. Но скажи мне вот что: было ли что-то между тобой и Кристианом на самом деле? Не в видениях, не в предназначении, выданном тебе кем-то свыше и в прочей подобной фигне, а в реальной жизни. Что-нибудь, о чем мне следует знать? Даже до того, как мы начали встречаться?

Блин… а ведь я не очень хорошо умею врать. И в большинстве случаев, когда передо мной встает выбор, признать правду или выдумать ложь, даже если на это есть уважительная причина, такая как защита моей семьи или сокрытие от мира информации о людях с ангельской кровью, я замираю, лицо деревенеет, а во рту пересыхает. Иначе говоря – теряю дар речи. Но к моему удивлению, прямо сейчас, глядя в беззащитные голубые глаза Такера, в которых светится искренняя любовь и желание узнать правду, я совершенно спокойным и ровным голосом говорю:

– Нет. Ничего такого не было.

А он мне верит.

И в этот момент меня окутывает скорбь. Она мимолетна и исчезает за несколько ударов сердца, поэтому Такер ничего не замечает, даже слезу, которая медленно катится по моей щеке.

Вот только в этот раз я понимаю, что дело не в Чернокрылом, а во мне.

Но я отмахиваюсь от этого чувства.

В прошлом году, как только сошел снег, я с радостью спрятала зимнюю куртку, вдыхала запах проснувшейся от сна земли и наслаждалась каждым намеком на то, что тепло возвращается в долину. Но в этом году при виде тающего снега, водой капающего с крыш, крошечных росточков, пробивающихся на клумбах, и зеленых листиков на осинах меня охватывает ужас.

Наступила весна. И еще до начала лета мама покинет этот мир.

В последний раз мне приснилось, что я поднимаюсь по склону кладбищенского холма и бреду мимо могил в солнечный день. Здесь в основном собрались люди из общины. Уолтер, мнущий носовой платок. Билли, которая выглядит совсем не грустной, а скорее даже веселой и, поймав мой взгляд, улыбается. Мистер Фиббс в сером твидовом пиджаке спортивного покроя. Есть и другие обладатели ангельской крови с разных частей света. Люди, с которыми мама общалась и работала в течение ста двадцати лет своей жизни.

И теперь мне кажется совершенно очевидным, что это похороны мамы.

Почему я не поняла этого с самого начала?

Ответ прост: Такера нигде нет. Он не появляется ни разу. Ни в одном из моих видений, и в этот раз тоже. Я стараюсь не обращать внимания на расцветающее внутри чувство предательства, ведь у него могла быть вполне веская причина, чтобы не появиться на похоронах моей матери. Главное, что он не умрет, и это приносит огромное облегчение. Просто его нет на кладбище.