Старший действительно выглядел старым: первый старый геодец, встреченный Марком. На костистый лоб свешивались седые пряди, и вся его длинная фигура казалась какой-то пыльной, словно геодец целый век просидел под камнем. Лишь прозрачные глаза смотрели ясно. Второй, значительно младше, таращился испуганно и походил на первого, как сын походит на отца. Они и были отец с сыном. Вышли они из-под камня, щурясь на белый свет… Можно ли использовать их родство, Марк пока не знал.

— Вы хотели меня видеть? — В глухой подвальной комнатке и голос прозвучал глуховато.

Марк два с половиной года не вел допросов. После первых трех или четырех сеансов он с помощью ментоскопа записал для Висконти мультичастотный сигнал, взламывающий «заглушки», и устранился от следствия. Слишком уж притягателен становился всплывающий из подсознания образ пыточной камеры — до того, что выступал из плотного сумрака под веками и заполнял серую комнату, и тогда геодцы начинали кричать… «Это не я, — твердил Марк. — Не я, а Оле». Хорошо, когда все дурное можно списать на собственную тень.

Висконти хвастался, что с помощью «дудочки Салливана» взломал около двухсот «заглушек», накрыв обширную сеть лемурийских агентов. Лемурийцы доверяли своим «заглушкам». Геодцы молчаливыми и верными тенями следовали за хозяевами, спасая их от вечного невидимого присутствия викторианских психиков, а еще доставляли послания — те, что не доверишь почте и ИНК-граммам. Обычные методы допроса на «заглушек» не действовали, и до появления Марка в стане Висконти викторианские контрразведчики оставались бессильными. С помощью «дудочки» Висконти обнаружил, что лемурийская сеть частично перекрывает сеть агентов магистра Вачински, и последнее немало позабавило новоиспеченного генерала. Но с этими двумя геодцами было что-то не то.

«Мы их вывернули, — сообщил генерал по дороге в допросную, — и ничего. Только какие-то облака, красные, как мясо». Живописный образ. Геодцы не поддавались взлому и требовали Марка Салливана. Марк Салливан явился, хотя и без малейшей охоты…

— Вы хотели меня видеть?

Без слова оба геодца вскочили с отведенных им стульев и распростерлись на полу. В лицо Марку дохнуло неприятным призрачным ветерком. «Аура», предвестник припадка. Нехорошая сегодня ночь, а ведь он обещал навестить старого сенатора и Лаури. Совсем нехорошо…

Секретарь за фальшивой стенкой качнулся к стеклу. Он ни разу не видел падающих ниц геодцев.

— Мы шли долго, — проскрипел старший из допрашиваемых. — Мы пришли, чтобы разделить твою ношу и облегчить ее бремя. Мы твои верные слуги, Либератор.

Глаза секретаря медленно полезли из орбит, и даже Висконти выглядел озадаченным. Марк подумал, что должен бы удивиться. Два тощих геодца на полу, как тени от двух черных восклицательных знаков, — да, это обязано удивлять. К сожалению, после одного неприятного инцидента, включавшего ванну с холодной водой, бритвенное лезвие и сожженное антикварное кресло, Марк напрочь утратил способность удивляться. Любопытства два полоумных геодца у него тоже не вызвали. Устало прикрыв глаза, он произнес:

— Вы сильно облегчите мою ношу, если подробно расскажете, как лемурийский посол Лионель фон Бьюлик и средиземноморский магистр Карел Вачински злоумышляли против Земной конфедерации и ордена викторианцев.

Геодцы продолжали валяться на полу, словно оглохнув.

— Встаньте, — повысил голос Марк. — Встаньте и говорите.

Геодцы, сначала младший, а затем, с его помощью, и старший, поднялись с пола. Они заговорили и говорили долго.

Положи мя, яко печать, на сердце

твоем, яко печать, на мышце твоей:

зане крепка, яко смерть, любовь…

Песнь Песней

Опять за окном раскинулся закат, нарочито красный, как фальшивое пламя в камине.

— Паршиво выглядишь, Марко. Плохо провел ночь?

— Не моя фаза лунного цикла, генерал.

Вот и все, что было сказано вслух, но из разговора двух ридеров вслух произносится лишь малая часть.

Я знаю, что ты знаешь, и я знаю, что ты знаешь о том, что я знаю. Молчаливый и быстрый обмен. Слов не нужно, и хорошо. Так, вероятно, общаются волки, столкнувшиеся на границе территорий: ощеренные зубы, встопорщенная на загривке шерсть — и все ясно. Один зверь отступает, второй остается на месте. Если, конечно, соперники не сочтут себя равными и не вцепятся друг другу в глотку. Миллионы лет эволюции замкнулись в кольцо. Все опять сводится к длине клыков и быстроте реакции, Марко. Ты можешь сидеть в моем кресле, а я — устроиться на краешке стола и крутить цигарку из венерианской махорки, но клыки остаются клыками, и мои еще достаточно остры.

Генерал сунул самокрутку в рот, оттянул пальцем слишком тесный воротничок мундира и щелкнул зажигалкой. Сделанная из пулеметной гильзы времен Великой войны безделушка стоила целое состояние. Прослеживалась в действиях Висконти эдакая поза — паршивый табак, немыслимо дорогая зажигалка, — намекавшая на то, что генерал в очередной раз ломает комедию. Так совсем юный Тони, наследник ветхой патрицианской славы и новеньких миллионов, браво маршировал под «Semper Fidelis» и с показушной серьезностью тянул носок. Так создавалась легенда о безвестном сержантишке, выскочившем из грязи в князи — однако нынешний, изрядно поумневший Марк Салливан уже не верил в легенды. Прошлое рода Висконти уходило во мрак, где копошились неприятного вида чудовища. Тони мог сколько угодно изображать ковбоя или храмовника, но на самом деле был тем же, кем и Марк, — заложником собственных генов.

— Хватит иронизировать, Салливан. Лучше скажи, что ты об этом думаешь. — Генерал выдохнул струйку синеватого вонючего дыма и ткнул пальцем в сторону раскинувшейся на полкабинета голограммы.

По мнению Марка, картинка сильно смахивала на двух сцепившихся иглами ежей. Только вместо яблок, груш и прочей ежиной добычи на каждую иголку было нанизано по звездной системе. Автор модели постарался соблюсти пропорции, хотя звезды, конечно, пришлось увеличить на много порядков. Где-то в правом боку того ежа, что поменьше, топорщилась игла с наколотым на нее Солнцем. От кончика иглы, Пузыря Уилера, кружащего на расстоянии в четверть астрономической единицы от барицентра Солнечной системы, и до основания — железного сердца ежа, боевой станции «Церерус» — было порядка полутора тысяч световых лет. «Церерус» плыл сквозь красные туманы М42, мерцали справа и чуть сверху гиганты пояса Ориона — Альнитак, Альнилам и Минтака, а еще правее и ниже поблескивал белый фонарик Ригеля. Намного ближе к Солнцу наливалось красным яблоко Бетельгейзе. Ежиная игла до него не дотягивалась. Она утыкалась в систему оранжевого карлика HD43256, расположенного в полутора световых годах от Бетельгейзе. Туда же устремлялась и иголка второго, более крупного ежа, мягкое брюшко которого располагалось в туманности Голова Ведьмы. Мягкое, но не беззащитное. Двойником «Цереруса» плыла через туманность боевая станция «Лакшми» — один из лемурийских центров, самый близкий к «Церерусу» и оттого самый неприятный. Часть исходящих от «Лакшми» туннелей пересекалась с гиперсистемой «Цереруса». Лакомые яблочки Гелеоса, Аль-Суфи, Нагни, Амона — солнц Терры, Шельфа, Либерти, Триполи и еще полутора десятков планет Приграничья — были насажены на иглы обоих ежей. Не затухающая больше полувека война во многом объяснялась этим огорчительным обстоятельством.