Наконец у Марка осталось последнее.

Россыпь огней над рождественским катком.

Девочка танцует под музыку из «Щелкунчика».

Картинка полоскалась на ветру, лопалась, расползалась под пальцами, но Марк держался за этот клочок памяти из последних сил.

Девочка на льду.

Светлые волосы разлетаются.

Из простуженного динамика льется «Вальс цветов». Лепестки планетарного цветка распускаются, приоткрывая беззащитную мякоть.

Ритм становится все лихорадочней. Впиться и грызть. Рвать и кусать. Истошное биение пульса.

Это поет секен или надрывается его собственное сердце?

Спасения нет. Спасения не было никогда. Светлые глаза, сощурившись, приблизились.

— М-да, — констатировал голос, все такой же спокойный, но уже несущий нотку разочарования. — Похоже, я в вас ошибся. Что ж, я тоже иногда ошибаюсь. Вы намного слабее, чем мне показалось… а жаль. Считаем этот проект закрытым.

Лицо геодца было так близко, что Марку захотелось вцепиться в него зубами. Вместо этого он поймал взгляд чужака и швырнул вперед все то, что было им, Марком, и все, что было тварью, тысячи, миллионы нитей, самые крепкие в этой галактике «узы». Прозрачные глаза расширились, в них мелькнуло изумление… и Марк провалился.

На пустоши горел костер — синеватое негреющее пламя. Луна закатилась, исчезла и церковь — ведь нельзя же было считать церковью поросшие мхом развалины? У костра перед развалившейся церковью сидел человек. Сидел, чертил в пыли лезвием ржавой катаны.

Когда Марк подошел, человек поднял голову:

— Я вижу, ты обдумал мое предложение?

— Обдумал, — сказал Марк и тоже присел на корточки у костра.

Со времени их последней встречи человек нисколько не изменился, но Марк сейчас видел — или просто знал, — что обладатель ржавого меча намного старше геодца. Возможно, он старше и самой этой безвидной равнины с тенями холмов у горизонта.

— Что же ты решил?

— Я согласен, — медленно ответил Марк. — Но сначала я хочу знать, кто ты такой.

Человек пожал плечами:

— А я своего имени и не скрываю. Ты можешь звать меня Эрлик Владыка Мертвых.

— Значит, я уже умер?

Эрлик Владыка Мертвых усмехнулся:

— Еще нет, но мой сынок тебя основательно потрепал. Смотри, у тебя даже тени не осталось.

Марк оглянулся. Тени он действительно не отбрасывал. Зато тень сидящего у костра была черной, густой, чернее лишенного звезд и луны неба. Тень подрагивала — то ли от неспокойного пламени, то ли была в ней и собственная жизнь.

— Это не он. Не твой сын. Это другое.

Эрлик поднял на собеседника отливающие белизной глаза:

— Ты уверен?

— Я ни в чем уже не уверен.

Человек с катаной поднялся и встал у костра.

— Итак. О чем ты хочешь меня попросить? О чем может попросить умирающий?

— Дай мне силу. Не дай мне погибнуть от этой твари, и я убью его.

Эрлик покачал головой:

— Больно ты скор. Не так-то просто это сделать. Оборотня можно убить лишь серебряным мечом, а меч у лисы.

— У какой еще лисы?

— У девятихвостой. В мире, который вы называете Новой Ямато.

— Я достану меч.

— Как бы тебя самого сперва не достали. Жидок ты, братец.

Владыка Мертвых склонил голову к плечу и окинул Марка критическим взглядом. Неужели и здесь не дождаться помощи?

— Я бы отдал тебе свой меч, — после минутного раздумья произнес Эрлик, — только ты его не удержишь. Вот разве что тень меча. Так ведь у тебя и тени нет, кому же ее держать?

В насмешке явственнее проступило семейное сходство, и Марк обозлился:

— Не издевайся. Я же вижу, ты что-то придумал.

Не отвечая, Эрлик резко чиркнул у себя под ногами лезвием ржавого меча. Марку послышался отдаленный крик. Крикнуло — и замолчало. Тень черным комком скрючилась у ног Владыки Мертвых.

— Позови ее.

— Что? — оторопел Марк.

— Позови ее любым приятным тебе именем — и она станет твоей.

Марк смотрел на тень. Она походила на карлика, маленького черного карлика под черным зонтом. Оле Лукойе из сказок Миррен. Когда-то, трехлетним малышом, Марк заболел скарлатиной. Об этой болезни давно забыли, но бациллы, как выяснилось, еще таились по дальним деревням. Марк подхватил скарлатину во время поездки к дедушке. Миррен примчала сына в город, и его вылечили на следующий же день — но он помнил ночь в дедушкином доме, когда к постели подбиралось жгучее, красное. Марк метался и звал. Приходил добрый черный карлик, укрывал его прохладным зонтом — и красное отступало, пряталось в щель за потолочными балками.

— Оле, — позвал Марк. — Оле, иди ко мне.

Тень радостным щенком метнулась к его ногам и улеглась там, словно от века не знала другого хозяина. Что-то изменилось, хотя Марк пока не понял — что.

Он взглянул на стоящего у костра:

— Как же ты теперь без тени?

Владыка Мертвых усмехнулся усмешкой своего сына и ответил:

— Я сам себе, Салливан, самая черная тень. И кстати, забыл предупредить… Оле придется кормить.

— Чем?

Усмешка Эрлика стала шире. Сверкнули мелкие белые зубы.

— Он сам тебе об этом расскажет. Развернувшись, Владыка Мертвых закинул катану на плечо и тяжело и мерно зашагал в глубь своего непроглядного царства. Салливан остался сидеть у костра. Откуда-то он знал, что должен дождаться, пока прогорит огонь.

Лучше всего ему почему-то удавался кровосток. Нет, были здесь и железные скобы для факелов, и мокнущий от вечной сырости камень, и уродливый скелет дыбы. Но кровосток — узкий, заполненный бурой и густой жижей желоб — получался особенно реальным. Можно пощупать его склизкие стены, ощутить запах, сладковатую вонь падали и кислый привкус железа, можно окунуть пальцы в густую и липкую гниль на его дне. В буром канальце отражалась луна, до половины скрытая земной тенью. Или даже две луны, две лунные половинки. Будем щедрыми.

Одновременно, не зрением, он видел, как ежится за стенкой — которая и не стенка вовсе, а металлопластовое окно — секретарь и как ухмыляется ко всему привычный Висконти.

Марк открыл глаза. Конечно, не было никакого кровостока. Была серая комната в одном из многих подвальных помещений Замка. Были кресло с высокой спинкой, в котором сидел следователь, и два стула для арестованных. Следователь — он, Марк. Допрашиваемые — две личные «заглушки» лемурийского посла.