— Мне ты нравишься. Мне нравится играть с тобой, притворяться.

— Притворяться? — повторяет он задумчиво, словно не зная, оскорбляю я его этим или нет.

— Конечно. — Я подхожу к окну, выглядываю. Лунный свет падает на вход в зеленый лабиринт. Неподалеку уже горят факелы, и язычки пламени подрагивают от ветра.

— Конечно, мы притворяемся. Мы нездешние, но все равно веселимся.

Он бросает на меня заговорщический взгляд.

— Тогда пусть так и будет.

— Хорошо, — уступаю я. — Останусь. Пойду на твою вечеринку. — Слишком мало радости я видела здесь, чтобы сопротивляться заманчивому предложению.

Идем через комнаты к двойной двери. В какой-то момент он останавливается в нерешительности и оглядывается. Потом открывает дверь. За ней огромная спальня. Все укрыто толстым слоем пыли. На полу следы двух пар ног. Локк приходит сюда, но не часто.

— В гардеробе платья моей матери. Возьми что понравится, — предлагает он и берет меня за руку.

Оглядывая эту нетронутую комнату в самом сердце дома, я понимаю его горе, понимаю, почему он так долго держал ее под замком. И рада, что допущена сюда. Будь у меня комната с мамиными вещами, я, может быть, никому бы ее не открыла. И, возможно, сама бы не осмелилась войти.

Локк открывает один из шкафов. Многие вещи попорчены молью, но представить, какими они были, совсем нетрудно: юбка, украшенная зернышками граната: другая, за которой, как за занавесом, прячутся механические игрушки. Еще одна расшита силуэтами танцующих фавнов. Я восхищалась платьями Орианы, элегантными и роскошными, но эти пробуждают во мне прямо-таки неутолимое желание иметь такие же. Жаль, мне не довелось увидеть мать Локка в одном из этих нарядов. Мне почему-то кажется, что она была смешливая.

— Ничего подобного я еще не видела. Ты действительно хочешь, чтобы я надела такое?

Он проводит ладонью по рукаву.

— По-моему, они немного обветшали.

— Нет. Мне нравятся.

То, что с фавнами, пострадало меньше других. Я смахиваю с него пыль и переодеваюсь за старинным экраном. Платье из разряда тех, надеть которое без помощи Таттерфелл было бы затруднительно. Что делать с волосами, я не знаю, а потому временно оставляю их как есть — заплетенными в корону вокруг головы. Я протираю рукой серебряное зеркало, вижу себя в платье умершей матери Локка, и по спине пробегает дрожь.

Зачем я здесь? Не знаю. Каковы намерения Локка? В них я тоже не уверена. И когда Локк пытается надеть на меня украшения своей матери, я отказываюсь от них.

— Идем в сад. — Не хочу больше оставаться в этой пустой, отзывающейся эхом комнате.

Он убирает длинное изумрудное ожерелье, и мы идем к выходу. У порога я оглядываюсь и смотрю на шкаф с рассыпающейся одеждой. Несмотря на одолевающее меня беспокойство, не могу не дать воли воображению: интересно, каково было бы стать хозяйкой такого дома? Представляю принца Дайна с короной на голове. Представляю моих одноклассников за длинным столом — тем самым, на котором мы с Локком целовались. Они пьют светло-зеленое вино и делают вид, что никогда и не пытались меня убить. Локк держит в руке мою руку.

И я шпионю за ними всеми — во имя короля.

Лабиринт из живой изгороди высотой в рост огра. Плотные и блестящие, темно-зеленые листья. Похоже, компания Кардана собирается здесь частенько. Когда мы с Локком, немного опоздав, выходим из дома, до меня из центра лабиринта доносится их смех.

В воздухе витает аромат соснового ликера. В свете факелов все отбрасывает длинные тени и окрашивается в красное. Мои шаги неспешны.

Опустив руку в карман заимствованного платья, касаюсь ножа, лезвие которого еще испачкано кровью Валериана, и чего-то еще, оставленного, должно быть, много лет назад матерью Локка. Достаю и вижу простенькую безделушку — золотой желудь. На украшение не похоже — нет цепочки, а служить какой-то иной цели, кроме как радовать глаз своей милой красотой, он не может. По крайней мере я такой цели представить не могу и опускаю находку в карман.

Взявшись за руки, мы идем по лабиринту. Поворотов, изгибов, похоже, не так уж много. На случай, если придется выходить одной, стараюсь составить мысленную карту. Простота его не добавляет уверенности, а, скорее, смущает. В мире фейри простых вещей не так уж много. Дома сейчас заканчивается подготовка к обеду. Без меня. Тарин, наверно, рассказывает Виви, что я ушла куда-то с Локком. Мадок будет хмуриться и раздраженно резать мясо, недовольный тем, что я пропускаю занятие.

Что ж, переживала и кое-что похуже.

В центре лабиринта дудка выводит озорную, буйную мелодию. В воздухе порхают лепестки белых роз. Компания собралась, гости едят и пьют за длинным банкетным столом, заставленным главным образом выпивкой: наливками, в которых плавают корни мандрагоры, сливовым вином, ликерами с добавкой лугового клевера и бутылки с золотистым «невермор».

Кардан в расстегнутой белой рубашке лежит, откинув голову, на одеяле. Вечер только начался, а принц уже пьян. Какая-то рогатая, незнакомая мне девушка целует его в горло, а другая, с волосами цвета нарцисса, впилась губами в икру над верхом сапога.

Валериана не видно, и я облегченно выдыхаю. Надеюсь, он остался дома залечивать полученную рану.

Локк приносит мне ликера, и я из вежливости пригубливаю обжигающий напиток. И тут же закашливаюсь. Кардан поворачивается и смотрит на меня из-под полуопущенных век. Я вижу влажный блеск глаз. Девушка целует его в губы и просовывает руку под полу гофрированной рубашки, но он продолжает наблюдать за мной.

Щеки теплеют. Я отвожу взгляд и тут же злюсь на себя — еще вообразит, будто смутил меня. Любит устраивать спектакль с собой в главной роли.

— Вижу, член Круга червей почтил нас сегодня своим присутствием. — На Никасии платье со всеми цветами заката. Она смотрит на меня. — Но который из них?

— Тот, который тебе не нравится, — говорю я, делая вид, что не замечаю издевки в ее тоне.

Мой ответ вызывает у нее взрыв пронзительного фальшивого смеха.

— О, ты бы удивилась, узнав, какие чувства испытывают некоторые из нас в отношении вас обоих.

— Я обещал тебе развлечения получше этого, — сдержанно говорит Локк, беря меня за локоть и увлекая к столу пониже, вокруг которого разбросаны в беспорядке подушки. Я благодарна ему за этот жест, но в последний момент, не удержавшись, оборачиваюсь и одариваю Никасию враждебным взглядом. Потом, воспользовавшись тем, что Локк на секунду отвернулся, выплескиваю свой напиток в траву. Дудочник умолкает, и его место занимает обнаженный мальчик, с ног до головы покрытый сияющей золотой краской. Взяв лиру, он заводит непристойную песню о разбитых сердцах: «О леди, ты прекрасна! О леди, ты опасна! О как же я скучаю по шалостям твоим. По волосам скучаю. И по глазам скучаю. И таю, умираю по бедрам твоим!»

Перед костром Локк снова целует меня. Видеть это могут многие, но смотрят ли — не знаю. Не знаю, потому что в этот самый момент я крепко-накрепко зажмуриваю глаза.