— Кто-то идет!

Рени уловила тихое шарканье домашних туфель, после чего раздался скрежет засова, и дверь тихонько приоткрылась. Женщина, стоявшая за дверью, когда-то, вероятно, была хорошенькой, но сейчас походила на мышь. Ее маленькие блестящие глазки с мышиной настороженностью перебегали с одной девушки на другую, и казалось, что стоит только кому-то из них пошевелиться, как она юркнет в свою норку.

Джанин спросила по-французски, здесь ли живет мадемуазель Морель.

— Мы из салона Себастьена, ее коллеги, — пояснила она.

Эти слова совсем испугали мышку.

— Non, non, — быстро заговорила она. — Моя дочь никого не принимает. — Она хотела захлопнуть дверь, но Джанин просунула ногу и помешала ей.

— Ну, послушайте, мадам, — заговорила она, но чей-то резкий голос прервал ее.

— Qui va la, Maman?[39]

Мышка повернулась назад, Джанин подтолкнула дверь, и они увидели в темном холле тонкую фигуру в длинном черном одеянии. На секунду Рени показалось, что это монашенка, так как ее голова была покрыта тонкой черной вуалью, из-под нее выглядывали блестящие золотистые волосы, но потом она заметила, что ее руки полностью открыты.

— Ты велела никого не пускать, — напомнила ей мадам Морель, — а они из салона.

— Ну так что? — резко сказала укутанная в черное девушка. — Разве я не могу передумать? Мне уже надоел этот маскарад. Мне больше не интересно изображать из себя таинственную даму в вуали с Рю де Жарден. Входите, mesdemoiselles, я с удовольствием снова послушаю бульварные сплетни и последние новости из салона.

Мадам Морель продолжала загораживать им дорогу, и девушка — не вызывало сомнений, что это была Антуанетта — раздраженно притопнула ногой по кафельному полу.

— Закрой дверь, — приказала она. — И не стой здесь, разинув рот, как глупая лягушка. Сюда, пожалуйста, mesdemoiselles.

И пока ее мать запирала наружную дверь, она прошла через темный и душный небольшой холл в светлую гостиную, кивком головы пригласив девушек следовать за ней. Здесь было тесно от старинных вещей и фотографий, которые заняли целую стену и на которых фигурировала Антуанетта во всевозможных позах и костюмах. На самом видном месте висела та же самая фотография, которую Рени видела над каминной полкой у Леона на острове Сен-Луи. Прямо из комнаты открытая настежь застекленная дверь вела во внутренний дворик, усаженный по краям ровными рядами цветов, в самом центре которого был маленький фонтан. Хозяйка предложила им выйти на воздух, и они обнаружили во дворе пестрые парусиновые шезлонги и столик, стоявшие под огромным зонтом. Контраст с угрюмым фронтоном здания был настолько велик, что обе девушки от изумления едва не разинули рты. Антуанетта, заметив их удивление, рассмеялась. Ее смех оказался резким и скрипучим и не вязался с изящным обликом девушки; он единственный напоминал о том, что Леон подобрал ее на улице. Она пригласила их сесть.

— Не хочу, чтобы на меня пялились посторонние, — пояснила она, — а здесь меня не видно.

Дворик был огорожен высокой, увитой плющом решеткой.

— Прекрасная Розамунда в своей башне, — тихо сказала Джанин. — Интересно навещает ли ее король? — Она говорила по-английски, и Антуанетта недоуменно смотрела на нее. Рени, уловив намек, укоризненно посмотрела на подругу.

— Кто такая Розамунда? — спросила Антуанетта.

— Была одна такая прекрасная леди, — сказала ей по-французски Джанин, — которая, к своему несчастию, любила вопреки всему и слишком горячо.

— Значит, она была дура, — презрительно бросила Антуанетта. — Если женщина умна, то она без труда получит от мужчины, который ее любит, все, что захочет. Ну рассказывайте, как там в салоне? До меня доходят разные слухи. Например, что Леон нашел какую-то модель, которая, как говорят, похожа на меня. — Скрытые под вуалью глаза скользнули по Рени. — Может, это вы?

Рени кивнула, чувствуя, что не может произнести ни слова.

— Я предупреждала тебя, — вдруг отчаянно запищала мышка. — Ты выжидала слишком долго. А эта jeune fille, она просто chic, она belle[40]. Она заняла твое место!

Антуанетта грубо расхохоталась.

— Это только жалкая копия! — сквозь смех выговорила она. — Мадемуазель, посмотрите на меня. — Она красивым жестом подняла вуаль и вызывающе уставилась на Рени.

Наконец-то Рени воочию увидела яркую красоту этого лица, которое было знакомо ей только по фотографиям. Она узнала эти темные глаза с густыми черными ресницами, нежную бархатистую кожу, волосы пшеничного цвета, обрамляющие это прекрасное лицо, на котором не было никаких признаков увечья или болезни.

— Посмотрите на меня, — настаивала Антуанетта. — Неужели вы и вправду вообразили себе, что сможете занять мое место?

— Нет. Я никогда так не думала, — заверила ее Рени. — Но почему вы прячетесь здесь от всех? Я… даже думала, что вас нет в живых, и многие так думают.

— Неужели? — Похоже, это позабавило Антуанетту. — Может, меня и не было в живых какое-то время, но я, как Феникс, воскресла из пепла. — Она улыбалась, но казалось, что какие-то горькие воспоминания всплыли в ее памяти, и на лице появилось мстительное выражение. — Зеркало, maman! — властно приказала она.

Мышка взяла со стола маленькое зеркало и протянула его дочери. Антуанетта тщательно вгляделась в свое отражение, а девушки, затаив дыхание, наблюдали за ней. Удовлетворенно вздохнув, она положила зеркало на стол.

— Шрамов нет, — сказала она.

— Их уже давно нет, — вступила мадам Морель.

— Maman, tu es bete![41]— резко прервала ее суровая дочь. — Туанет никогда не покажется на людях, если есть хоть малейший изъян. Тот случай был таким глупым, таким нелепым. Одна зажженная спичка в корзине с бумагами, а я стою рядом, и на мне несколько метров шифона. Вы можете догадаться, что произошло дальше.

Рени, похолодев от ужаса, смотрела на нее. Она вспомнила, как один старый друг Авы не раз сжигал ненужные бумаги в мусорной корзине прямо в ее офисе. Но у них никогда не происходило ничего страшного: ящик был металлическим, — на этом настояла Ава, знавшая о привычках своего компаньона, — и его можно было быстро отодвинуть и залить огонь. Но можно представить, что случилось с платьем из шифона.

— То есть… оно загорелось? — выдохнула Рени.

— Естественно, — пожала плечами Антуанетта.

— Вы выдумываете, — усмехнулась Джанин. — Месье никому не разрешает курить у себя в кабинете. И если бы такое действительно случилось, то мы знали бы об этом.

— Нет, не знали бы, — ее глаза сузились. — Об этом я позаботилась. Если бы это происшествие было каким-то драматичным, захватывающим, грандиозным, то оно стало бы рекламой для меня, но такая betise…[42]Да люди просто посмеялись бы надо мной. Это нужно было скрыть. А что касается курения, то… Как это говорится?.. А! Все мы крепки задним умом. — Уловив скептический взгляд Джанин, она снова заговорила, слегка понизив голос, и слова ее звучали правдоподобно. — Это случилось, когда салон закрывался и почти все уже разошлись по домам. Тут в кабинет входит Леон с каким-то monsieur. Тот хотел посмотреть на одно платье, — он надеялся купить копию этого платья подешевле. Я тоже там, я надеваю его и подхожу. Они разговаривают. О, слышали бы вы их разговоры! Месье предлагает Леону сигарету, и они продолжают разговор. Тут-то это и случилось. Они действовали очень быстро: сорвали платье, завернули меня в плед, и Леон повез меня в больницу. Я сказала ему: «Не смейте никому рассказывать о том, что случилось. Все это из-за вас, из-за вашей неосторожности». Это были последние слова, которые я сказала ему.