В прошлом году тот же военлёт спроектировал самолет, который назвал «Кукарача» – таракан то есть. Я, товарищи, был на этом самолете испытателем. Ну и что же? Поднять машину в воздух так и не удалось. «Кукарача» бегала, набирала скорость, но покидать взлетную полосу не собиралась. Я ее и так, и эдак по аэродрому, гонял, пока не кончилось горючее. Все мое умение и желание оторвать шасси от поверхности любым способом не помогло. Говорю я этому горе-изобретателю: «Настоящий таракан! А тараканы не летают. Где-то вы просчитались или перемудрили, уважаемый». Казалось бы, вот и все? Ан нет! Все-таки удалось ему воткнуть новый вариант «Кукарачи» в официальный план работ Экспериментального института Наркомтяжпрома по вооружениям РККА[81]! А вы тут за копеечки друга дружку давите…

С этими словами Валерий Павлович почти сбежал с трибуны и, протолкавшись, сел на свое место. Новиков с любопытством взглянул на коллегу. То, что Чкалов – летчик, что называется, от бога, он знал, но больше помнил его как отчаянную головушку, эдакого летающего акробата. А оказывается, этот лобастый крепыш – очень толковый и грамотный товарищ… Кстати, предугадавший дальнейшие проблемы советской авиации – да и не только авиации! – промышленности в целом: отчаянная конкурентная борьба без всяких правил и приличий, кумовство, протекционизм. «Надо бы у Сталина разрешение спросить на ознакомление этого волгаря-самородка с некоторыми данными», – подумал Кирилл, и в этот самый момент к нему бесшумно подошел Поскребышев и протянул сложенный лист бумаги. Развернув, Новиков прочитал начертанные уже знакомым почерком строки: «Тов. Н.! Есть мнение, что стоит пригласить в Ос. информ. бюро тов. Ч. и ознакомить его с авиационными новинками на ближайшие десять – пятнадцать лет». Для верности он взглянул на Сталина. Тот перехватил его взгляд и утвердительно прикрыл глаза. А тем временем после выступления Чкалова снова вспыхнули споры о бюджете и о том, как его разделить. После яростного выступления Ворошилова, который, надо отдать ему должное, вполне логично требовал даже не думать снижать расходы на вооруженные силы, на трибуну вышел новый докладчик. Новиков с удивлением смотрел на этого совсем маленького человечка, который, если бы не полувоенная одежда и полувоенная выправка, выглядел бы встрепанным смазливым пацанчиком, чем-то похожим на переодетую девушку. Он заговорил высоким, каким-то ненатуральным голосом заводной игрушки, однако, к удивлению Кирилла, говорил исключительно правильные вещи. И несколько терминов подсказали Новикову, что этот малыш ознакомлен с кое-какими нормами и требованиями будущего. Но он же готов поклясться, что никогда прежде не видел этого мальца!

Разумеется, он ничем не выдал своего удивления. Внешне все выглядело так, словно Новиков просто внимательно слушает докладчика. А потому Чкалов, который нет-нет да и бросал заинтересованный взгляд на своего соседа, наклонился к Кириллу и прошептал:

– Вот дает, Ежинька! Еще бы – сам товарищ Сталин речь написал.

Эта информация объясняла почти все… А кто такой «Ежинька»? Это что – Ежов? Как там его звали-то?

– Ну-ну… – Новиков как бы в сомнении покачал головой. – Может, Николай… м-м-м… Иванович сам свой доклад готовил?

– Кто? – удивился Чкалов. – Ежинька? Да ты что, товарищ дорогой?! Последние пять лет на льдине дрейфовал?

Вот он – первый прокол! Если ты – кандидат в члены ЦК, то должен хотя бы в общих чертах представлять себе перипетии подковерной борьбы в верхах. Вот тут-то Новиков дал маху: работая в Осинфбюро на пределе и даже за пределами возможного, он просто физически не успевал следить за политикой. Да, если честно, и не считал это особенно нужным.

Чкалов все с тем же интересом смотрел на Кирилла, но теперь в его взгляде сквозило уже не только удивление, но и какая-то подозрительность. Новиков быстро слепил в уме достоверную легенду и приготовился ее озвучить, основательно поездив по ушам простодушного летчика, но не успел.

Положение спас незаметный Поскребышев. Он вдруг проскользнул между собравшимися и протянул Сталину узкий листок бумаги. Валерий Павлович сразу же переключил внимание на Вождя, Кирилл сделал то же.

С трибуны в это время вещал каменнолицый мужчина в маршальском мундире – кандидат в члены ЦК маршал Егоров. Он рубил стандартные фразы о большевистской сознательности, партийной совести и совершенно не мешал ни Новикову, ни Чкалову следить за реакцией Хозяина на принесенную бумагу. После прочтения лицо Сталина на мгновение исказилось, став злобным и даже хищным. Глаза сверкнули огнем охотящегося тигра, увидевшего добычу. Он обвел тяжелым взглядом всех присутствующих, на мгновение задержался на Берии, и тот, заметив этот взгляд, чуть кивнул. Затем Иосиф Виссарионович отыскал взглядом Новикова, и Кирилл даже вздрогнул, почти физически ощутив, какие в этом взгляде жажда мести и отчаянное требование о помощи. Он так же, как и Берия, кивнул и краем глаза заметил такой же кивок Чкалова. Да что ж это могло произойти?..

Заседание ЦК как-то быстро свернулось, хотя некоторые вопросы явно остались так и не решенными. Когда все поднялись и начали расходиться, Берия сделал знак Новикову и Чкалову задержаться. К удивлению Кирилла, такой же знак получил и Ежов. Они стояли втроем, невольно сбившись друг к другу поближе. Ежов внимательно осмотрел Чкалова, затем Новикова и, помявшись, спросил:

– Товарищи, не знаете, что случилось?

Чкалов коротко мотнул своей лобастой головой, а Кирилл слегка пожал плечами. Ежов вздохнул, затем спросил:

– Закурить не найдется?

Валерий Павлович вытащил из кармана галифе красную с золотом коробку папирос, протянул:

– Угощайтесь.

Сам же, однако, курить не стал. Николай Иванович неумело чиркнул спичкой, заперхал.

– Я вообще-то не курю… то есть постоянно… но вот… особенно когда волнуюсь… – он смутился и слегка покраснел, отчего еще больше стал похож на переодетую девушку. – Я вот знаете… тут подумал…

О чем подумал новый нарком путей сообщения, навсегда осталось неизвестным, потому что в опустевший зал вошел Поскребышев и бесцветным голосом пригласил:

– Следуйте за мной, товарищи.

Они шли кремлевскими коридорами в молчании за своим Вергилием. Откуда-то вынырнул Власик, кивком поприветствовал всех и присоединился к молчаливой процессии. «Точно хороним кого, – подумал Кирилл. – Только гроба и не хватает…» Тут мозг пронзило молнией: «Слушай, а ведь тогда и вправду кто-то умер… Орджоникидзе, что ли?» Но додумать он не успел: все остановились возле неприметной двери. Поскребышев открыл ее своим ключом… В тамбуре застыли истуканам двое в форме сержантов государственной безопасности. Власик кивнул им, распахнулась еще одна дверь – тяжелая, дубовая.

В небольшой комнате на кожаном диване возле низкого стола с мраморной столешницей сидели Сталин и Берия. Перед ними – початая бутылка коньяку, пара рюмок и фотография в простой деревянной рамке. На ней были изображены трое молодых людей: серьезных, насупленных, словно бы придавленных огромной ответственностью, лежащей на их плечах. Приглядевшись, Новиков легко узнал молодых Сталина и Берию, но вот кто был третий? Несомненно – кавказец, с тонким, умным, чуть задумчивым лицом.