Счастлив ли ты, спрашивают матери, когда мы их навещаем.

Пауль-Эрик Руммо

Лиде бросила свою работу, на которой она мучила людей, собирая квитанции об оплате налогов и контролируя нормы. Не сочла нужным сказать, почему. Может, мои слова подействовали. Я сказал, что эта ее работа идет во вред душе и ничего более. Или кто-то задал ей взбучку. Однажды прокололи шины ее велосипеда. Она притащила велосипед в хлев и попросила меня починить его, но я не согласился. Сказал, что пусть починку сделают те, кто служит этому государству сатаны. Вечером Мартин это дело и сварганил.

Когда Лиде рассказала о том, что бросила работу, она как будто ждала моей благодарности, глаза ее по-особому блестели. А мне захотелось плюнуть, но я лишь почесал за ушами Пелми. Знаю я эти ее приемчики. Потом она пыталась узнать, встретил ли я в лесу кого-то из знакомых. Но я не ответил. И как там вообще было. Как было в Финляндии и почему мне надо было перейти туда. Я тоже не ответил. Она долго выспрашивала, почему я не остался с немцами, коль уж с ними ушел. Тоже не ответил. Это рассказы не для женщин. Пошел в свою каморку. Лиде не разрешает мне уйти в лес. Я — единственный, с кем она может говорить без того, чтобы сочинять коммунистические небылицы, ведь каждому нужен человек, с которым можно говорить открыто. Поэтому, наверно, она не хочет отпустить меня в лес.

На моих полях колосится пшеница, но я не вижу этого. Где мои дорогие Ингель и Линда? Беспокойство о них разрывает душу.

Ханс-Эрик Пек, эстонский крестьянин.

Алиде не могла понять, каким образом ее с Ингель фотография попала в руки Зары. Девушка говорила о буфете и обоях, но Алиде не помнила, чтобы хранила что-то за обоями. Она уничтожила все фотографии, но, быть может, Ингель спрятала фото еще будучи дома. В этом не было никакого прока, зачем бы ей это делать, прятать фото, на котором были они обе? На груди у Ингель значок «Общества молодых земледельцев», но он такой маленький, что вряд ли кто-нибудь мог разглядеть его, кроме нее самой.

Отправив Зару спать, Алиде вымыла руки и стала простукивать стену и буфет, потыкала обои, поковыряла ножом в щелях шкафа, между досками пола, но ничего не нашла. В буфете лишь позвякивала посуда и запас бутылок, припасенных с помощью водочных талонов. В комнате слышалось равномерное дыхание девушки, радио хрипело о выборах, а Ингель на фото была вечно красивой. Алиде вспомнила день, когда они пошли сниматься в фотостудию «Модерн» Б. Вейденбаума. Ингель исполнилось восемнадцать. Они зашли в кафе Дитриха. Аромат дорогого табака, шуршание газет. Ингель пила варшавский кофе, Алиде — горячий шоколад. Пирожные «морапе» таяли во рту, благоухали жасминовые деревья. Ингель купила домой пирожные из слоеного теста. Хелен Дитрих завернула их в белую бумагу, сделала пакет, закрепленный деревянной палочкой, их фирменный, удобный в переноске и красивый. В то время они с Ингель повсюду ходили вместе.

Зару разбудило бьющее в глаза утреннее солнце. Дверь в кухню была открыта, Алиде сидела там за столом и странно смотрела на нее. Что-то было не так. Но что? Паша? Может, ее разыскивали по радио? Что же? Зара приподнялась, села на кровати и пожелала доброго утра.

— Талви не приедет.

— Что?

— Позвонила и сказала, что передумала. — Алиде подняла руку к вискам и повторила, что дочь не приедет.

Зара ничего не могла вымолвить, ее блистательный план вмиг рассыпался. Значит, машины Талви не будет. Стрелки часов отбивали такт, Паша приближался. Зара чувствовала дрожь в ногах, казалось, в затылок уставился бинокль Паши, его машина шуршала по шоссе, взметая гравий. Зара не двигалась, снаружи мелькали огни, она оставалась на месте. Ее знаний об Алиде и обо всем, что когда-то произошло, не прибавилось, она сидела, опустошенная, не знающая ответа на свои вопросы. По радио «Куку» объявили время, начались новости, скоро они кончатся, день пройдет, Талви и ее машина не появятся, но зато приедет Паша. Зара прошла на кухню и заметила, что Алиде вздрагивает. Казалось, она плачет. На самом деле она сидела безмолвно, скрестив руки. Глаза у нее были сухие.

— Извините, как жалко. Какое разочарование для вас, — быстро сказала Зара.

Алиде вздохнула, Зара тоже вздохнула, придала лицу сочувственное выражение, но одновременно стала лихорадочно думать, теперь не было времени для излияния чувств. Может ли Алиде как-то помочь ей, есть ли у нее какой-нибудь козырь в запасе? Если да, то Заре нужно быть ей приятной, не стоит возвращаться к фотографии и бабушке, к которой Алиде отнеслась с ненавистью. К тому же фотографии нигде не было, и девушка не решалась спросить о ней. Может, ей нужно вовсе отбросить мысль о побеге, смириться и ждать того, что будет. Ее бабушка наверняка уже получила посланные Пашей фотографии. С этим Паша не станет медлить. Может, и Саша их получил. Наверное, получила мать и бог знает кто еще. Паша мог предпринять и что-либо другое. Все ли в порядке с ее родными? Об этом лучше теперь не думать. Надо составить новый план. Алиде, сидя, оперлась на палку и произнесла:

— Талви уверяет, что у них спешные дела, но что за дела такие у нее могут быть? Домашняя хозяйка, отдыхает целыми днями дома, этого она всегда хотела. А кем ты хотела стать?

— Врачом.

Алиде, казалось, удивилась. Зара пояснила, что решила заработать деньги на учебу и потому отправилась на Запад. Она собиралась вернуться сразу же, как только накопит нужную сумму, но появился Паша и многое пошло наперекос. Алиде наморщила лоб и попросила Зару рассказать что-нибудь о Владике. Зара заколебалась: подходящий ли момент для всевозможных воспоминаний? Похоже было, что Алиде забыла о преследующих девушку мужчинах, то ли она не хотела раскрывать свои карты, то ли была мудрее Зары. Или здесь не оставалось ничего другого, как сидеть и беседовать. Оно, может, и разумнее, наслаждаться лишь этим моментом и вспомнить наконец о жизни во Владике. Она заставила себя спокойно сесть за стол, протянуть Алиде кофейную чашку, чтобы та налила ей заменитель кофе и взяла кусочек сметанного пирога, любимого Талви. Алиде пекла его ночью к сегодняшнему приезду Талви.

— Вы и поспать не успели?

— Что для старого человека сон.

Отсутствующий вид Алиде, видимо, объяснялся этим. Она стояла с кофеваркой в руках возле стола и, казалось, не понимала, куда ее поставить. Алиде Тру выглядела одинокой. Зара кашлянула.

— Так вот, о Владивостоке.

Алиде вздрогнула, поставила кофеварку на пол и села на стул:

— Ну давай, рассказывай.

Зара начала рассказ с памятника, который воздвигнут в честь Дальневосточных советских побед, и о гавани. О том, как запах Японского моря сохраняется в обшивках домов. О деревянных украшениях на домах, сугробах на улицах Фокина и Светланской. Об армянской еде, которую готовит подруга матери, лучшие в мире армянские деликатесы: долму, пикули, жареные баклажаны — пальчики оближешь. Она печет такие божественные кексы, что стоит их почувствовать во рту, как наметенный за окном снег до самого утра будет казаться сахаром. Дома у них проигрыватель крутит пластинки с записями Зары Долухановой, исполняющей армянские народные песни на армянском языке и Пуччини — на итальянском, она пела также на других языках. Ее именем называли детей, так и Зара получила свое имя. Мама помешалась на ее ангельском голосе, всегда следила за ее поездками на запад, запоминала все города и страны. С таким изумительным голосом куда угодно можно попасть. Это было единственным увлечением мамы. Заре опротивела сама певица и бесконечные разговоры о ней. Она предпочитала ходить к подругам и слушать кассету «Новая луна апреля» группы «Мумий Тролль». Певец Илья Лагутенко казался ей прекрасным и учился в одной с ней школе. Иногда бабушка водила ее смотреть на уходящие в Японию корабли — только это интересовало ее, кроме огорода, только корабли. Ветер с моря задувал в лицо Зары и толкал обратно, в сторону материка. На поезде от них можно доехать до Москвы, девять тысяч километров, где она никогда не была, но хотела бы однажды туда съездить. И лето, лето Владивостока, все те упоительные летние дни. В один из них кто-то придумал, что лак для ногтей станет блестеть, если добавить в него алюминиевый порошок, и вскоре у всех девушек города в солнечном свете заблестели ногти. Начав рассказывать, Зара увлеклась. Она заскучала даже по Заре Долухановой. И «Мумий Троллю».