Маре стоило больших усилий мысленно вернуться к происходящему:

— По крайней мере нашим солдатам больше не придется день и ночь охранять этот злосчастный мост.

Кейок вдруг расхохотался — к великому удивлению Мары и Люджана. Этому старому солдату было несвойственно бурное проявление радости.

— Что у тебя на уме? — спросила Мара.

— Когда я услышал, что ты, госпожа, собираешься оголить нашу южную границу, мне сделалось не по себе, — объяснил военачальник. — Только потом до меня дошло, что, сняв посты с границы Тускалоры, мы высвободим немалые силы для защиты более уязвимых рубежей. А господин Джиду, в свою очередь, будет спокоен за свои северные владения и усилит оборону на других направлениях. Получается, что у нас теперь на тысячу воинов больше и мы общими усилиями обеспечим охрану расширенных владений.

Теперь даже Накойя смирилась с грядущими расходами:

— Благодаря твоей щедрости, дочь моя, войско Джиду сможет обновить амуницию, а правитель призовет к себе двоюродных братьев для усиления гарнизона.

Мару обрадовала эта поддержка.

— Именно об этом я и собиралась… скажем так, «попросить» моего нового вассала. У него хорошо обученный, но слишком малочисленный гарнизон. Когда Джиду оправится от первого удара, я обращусь к нему с другой «просьбой»: пусть его военачальник согласовывает каждое свое решение с Кейоком.

Кейок сдержанно кивнул:

— Покойный правитель Седзу мог бы гордиться дальновидностью своей дочери. А теперь, госпожа Мара, если позволишь, я вернусь к своим обязанностям.

Отпустив его, Мара заметила, что Люджан собирается что-то сказать.

— Все солдаты будут сегодня тебя славить, госпожа, — начал командир авангарда. — Впрочем, надо бы послать патруль за процессией господина Джиду

— не ровен час, он вывалится из паланкина и раскроит себе череп.

— С чего бы это? — удивилась Мара.

Люджан развел руками:

— От спиртного недолго потерять равновесие, госпожа. От Джиду несло так, словно он наливался вином с самого рассвета.

Мара подняла брови:

— Неужели ты уловил запах спиртного сквозь ароматы дорогих благовоний?

— Ничего удивительного: во время присяги я стоял прямо над господином, приставив меч к его мясистому загривку.

Мара наградила его серебристым смехом, но ее веселье было недолгим. Она отпустила почетный караул и вместе с Накойей перешла к себе в кабинет. С тех пор как она отлучила от себя рыжеволосого мидкемийца, одиночество стало для нее тягостным. Она вызывала к себе Джайкена и углублялась в деловые бумаги, или обсуждала с Накойей родственные дела клана, или играла с Айяки, который в последнее время увлекся деревянными солдатиками — их во множестве вырезали для него свободные от службы офицеры. Сидя на вощеном полу в детской, Мара наблюдала, как ее сын, воображая себя властителем Акомы, выстраивает деревянное войско и идет войной на армию Минванаби. Всякий раз Десио и Тасайо погибали позорной смертью в стенах этой светлой комнаты, а Мара, слушая заливистый детский смех, думала лишь о том, что над ее мальчуганом витает страшная угроза — клятва, принесенная врагами Красному богу.

Накойя твердила, что время лечит все раны, а Мара по-прежнему просыпалась среди ночи, тоскуя по человеку, который открыл для нее любовь и нежность. Ей не хватало его бесшабашных выходок, неожиданных мыслей, но более всего — его чуткости, которая безошибочно подсказывала, что Мара нуждается в его поддержке, хотя и не имеет права выразить это словами.

Будь проклят этот варвар, говорила себе Мара. Без него она ощущала себя слабой и беспомощной. Наверное, в чем-то Накойя была права: для рода Акома этот мидкемиец представлял не меньшую опасность, нежели коварный враг, потому что он сумел проникнуть в душу властительницы, преодолев самые надежные укрепления.

* * *

Неделя шла за неделей. Мара побывала у королевы чо-джайнов и получила приглашение осмотреть мастерские, в которых без устали трудились шелкопряды. Один из работников провел Мару через весь улей и поднялся с ней туда, где колдовали красильщики и ткачи. В сумрачные переходы никогда не проникал дневной свет. Маре казалось, что она попала в иной мир. Мимо стремительно проносились деловитые чо-джайны. Даже в потемках они прекрасно разбирали дорогу и ни разу не задели гостью. Шелкопряды работали в просторном помещении с низкими сводами. Маре пришлось наклонить голову, чтобы ее нефритовые гребни не задевали потолок.

Провожатый остановился и сделал знак передней конечностью:

— Прядильщики отличаются от прочих, — пояснил он.

Когда глаза Мары привыкли к темноте, она увидела, что вдоль бегущих рядов шелка кишат блестящие панцири. На передних конечностях прядильщиков имелся гребнеобразный нарост, а сбоку от него — некое подобие большого пальца. Они сноровисто перебирали тончайшие волокна, а потом пускали в ход средние конечности и молниеносно скручивали нить, которая уходила через узкую щель в соседнее помещение. Там, за перегородкой, работали красильщики. Они пропускали нить через дымящиеся котлы, потом через сушильный шкаф и опять сквозь узкий проем — в следующую мастерскую, увенчанную куполом и залитую солнечным светом. Это зрелище чем-то напоминало храм Лашимы в Кентосани. Здесь творилось чудо: разноцветные нити превращались в воздушный узорный шелк, равного которому не было во всей Империи.

Мара стояла как зачарованная. Не связанная жесткими правилами светских условностей, она превратилась в любознательного ребенка и засыпала сопровождающего вопросами. Она щупала шелковую материю, восторгаясь изысканными расцветками и тонким орнаментом. Ей на глаза попался готовый рулон ткани в сине-охристых тонах. Она невольно представила, как подошел бы такой рисунок к рыжим волосам Кевина. Чем бы ни занималась властительница Акомы, ее мысли то и дело возвращались к невольнику-мидкемийцу.

— Пора отправляться, — сказала она провожатому. — Мне еще нужно проститься с королевой.

Чо-джайны мыслили по-своему. Резкие перемены настроения считались у них делом вполне естественным.

Двигаясь по бесконечным темным лабиринтам, Мара размышляла о простом и размеренном существовании чо-джайнов. Эти создания, спрятанные под черными панцирями, жили сегодняшним днем и полностью подчинялись воле своей королевы, которая, в свою очередь, заботилась только о благополучии улья.

На этот раз, вопреки обыкновению, правительница не стала выспрашивать секреты шелкопрядов и даже не наведалась в детскую, где только что вылупившиеся чо-джайны учились делать первые шаги на шатких ножках.

На пересечении двух широких коридоров, где начинался спуск в королевские покои, ей преградил путь острейший край панциря, который в бою не уступал кованому мечу. Мара решила не рисковать и сразу остановилась, хотя и не поняла, что стряслось.