Егор расправил усы, потуже натянул фуражку на голову и с достоинством произнес:

— Премного благодарны, Михаил Корнеич! Нам пока хватает.

— Ишь ты, гордый! — фыркнул Михаил. — Но ничего, подождем! Тебе до пенсии сколько осталось, лет пять, шесть?

— Пять, — ответил урядник, — но я уже решил пасекой обзавестись. Мед — дело полезное, да и для здоровья оно тож…

— А ты что ж, на здоровье жалуешься? — расхохотался Михаил и хлопнул вновь урядника по крепкому плечу. — Мне сказывали, что, помимо жены, у тебя еще пара молодаек по деревням имеется? Ну как, справляешься?

Егор усмехнулся в свои роскошные усы:

— Покамест справляемся, на постой же надо где-то определяться, коль ночь в дороге застанет.

Михаил погрозил ему пальцем.

— Ишь ты, хитрован! На постой ему надо! — и подмигнул Алексею. — Фамилия у тебя, конечно, знатная, Егор Лукич! Только от такого Зайцева волки ревом ревут и по кустам разбегаются! — И уже серьезно добавил:

— Шутки шутками, но я только на тебя, Егор Лукич, и надеюсь! Достань мне этих мерзавцев. Я тебе за них коня подарю!

— Вы меня знаете, Михаил Корнеич, — строго посмотрел на него урядник, — я завсегда по совести работаю и не раз от исправника награды имел — ив двадцать рублей, и в четвертной билет… Я сказал, что их найду, значит, всенепременно найду!

— Ладно, ступай, Егор Лукич, — кивнул ему головой Михаил, — и заранее тебе спасибо!

Егор вышел, а Михаил повернулся к Алексею:

— Слушай, Илья… — но недоговорил, от дверей раздался тягучий женский голос:

— Он такой же Илья, Миша, как я — царица Савская!

Мужчины оглянулись. В дверях стояла Анфиса. Выпуклые глаза ее смотрели безмятежно, но тонкие губы кривила презрительная усмешка. Она была все в том же, знакомом Алексею костюме для верховой езды, но в руках держала на этот раз револьвер, который небрежно бросила на стол.

Затем прошла к столу, за которым до этого сидел урядник, и опустилась на стул.

Заложив ногу на ногу и окинув быстрым взглядом молча на нее взирающих мужчин, она вдруг закинула голову назад, да так, что на шее выступил не по-женски развитый кадык, и расхохоталась:

— Что застыли, как цапли на болоте? — Выпрямившись, ткнула пальцем в Алексея и с явной злостью произнесла:

— Посмотри, Мишенька, на этого красавчика с голубыми глазками. Херувим, да и только! Только херувим этот точно из полиции! Я его неделю назад у папеньки видела.

Он сам мне признался, что легавый. Легавый, без всяких дураков, Мишенька. И рыщет здесь неспроста. Наверняка папенька опять против тебя какую-то каверзу затевает.

— Это не твоего ума дело, — резко оборвал ее Михаил, — опять решила нас с братом стравить? Только не пойму, какая тебе от этого выгода, Анфиска?

— Выгода? — Анфиса томно потянулась, окинула долгим взглядом попеременно сначала Михаила, затем Алексея, притворно шумно вздохнула и взяла со ствола револьвер.

Навела его на Михаила, быстро опустила и с явной издевкой протянула:

— Выгода какая? — и сама же ответила:

— А никакой выгоды! Разве что кровь разогнать! — И опять со злостью посмотрела на Алексея. — Ас этим легавым будь осторожнее! Точно говорю, он под тебя копает по папенькиному наказу!

Михаил молчал, никак не отвечая на ее выпады. Лишь лицо его налилось тяжестью и помрачнело еще больше.

Анфиса прикусила губу и несколько мгновений изучала мужчин взглядом, переводя глаза с одного на другого, и Алексей задумался, кого она ему напоминает.

Но тут она неожиданно вскочила на ноги, прервав мысли Алексея. Подхватив со стола револьвер, она лихо крутанула его на пальце, подбросила, поймала, и все это с самым безмятежным выражением лица, но Алексей готов был заложить голову, что мерзавка проделала все эти фокусы намеренно, но какую она преследовала цель, пока не догадывался. Закончив жонглировать револьвером, она вдруг приставила его к виску и, изобразив на лице ужас, сделала вид, что нажимает на курок:

— Ба-бах! — выкрикнула она дурашливо и, вдруг брезгливо скривившись, произнесла:

— Не дождешься, дядюшка, что так легко от меня отделаешься. Я себе цель поставила и от нее ни с какой стати не отступлюсь! — Она гордо вздернула по-змеиному гладкую и маленькую головку и величественно вынесла себя из комнаты.

Михаил задумчиво посмотрел ей вслед, затем поднял глаза на Алексея:

— Говорят, кто змею убьет, тому сорок грехов прощается. Не слышал?

— Слышал, — кивнул Алексей и про себя усмехнулся.

Сравнение со змеей пришло им в голову одновременно…

— Ты что ж, и вправду из полиции? — Михаил опустился на стул и пристально посмотрел на Алексея. И, не дожидаясь ответа, уточнил:

— И по какой причине таился?

Алексей молча выложил перед ним карточку агента. Михаил бросил на нее беглый взгляд и отодвинул от себя.

— Что ж, это тебя и впрямь братец нанял? Но с какой Стати?

— Здесь я выполняю служебное задание. Брат ваш ни при чем. Дознание ведется по поводу жалобы на действия управляющего, — сухо ответил Алексей и взял карточку со стола, — но ввиду сложившихся обстоятельств, то есть беспорядков на заводе и убийства Тригера, я думаю, мне придется здесь задержаться, чтобы расследовать и это преступление.

Михаил смерил его тяжелым взглядом:

— Почему не сразу открылся? Я как-никак тоже хозяин на заводе! Наверняка с меня должен был начинать, а не с Тригера. Может, тогда и убийство сумели бы упредить, и рабочих вовремя приструнить.

— Простите, Михаил Корнеевич, но я не вправе рассуждать с вами о своих служебных занятиях. Одно скажу: ни одно из преступлений не останется без внимания. Обещаю заниматься ими столь же тщательно, сколько и тем заданием, что мне положено исполнить.

— Смотрю, изрядно ты усерден, братец, — скривился Михаил, — надеюсь, с теми, кто в меня целился, а в Марию Викторовну попал, тоже разберешься?

— Непременно, конечно, если ваша сестра первой не выйдет на злоумышленников.

— С нее станется! — усмехнулся Михаил и уже серьезно спросил:

— С чего начинать думаешь?

Алексей вздохнул:

— Прежде всего причину следует искать, почему Бугатов решился Тригера в ковш столкнуть. На днях я был свидетелем их разговора в цеху. Ни тени неприязни, очень благожелательно поговорили, даже…

Не закончив фразы, он оглянулся на шум и громкую брань, которые сопроводили звук открывшейся двери. Через порог пытался перешагнуть Федор Драпов. Одной рукой он нежно, как любимую женщину, прижимал к груди полупустой штоф водки, второй опирался на косяк, но ноги его словно жили и двигались отдельно от туловища, которое он держал неестественно прямо. Они то и дело стремительно разъезжались в разные стороны. Федька неимоверным усилием, которое отражалась на его лице мученической гримасой, пытался свести их вместе, но при этом одновременно удержать штоф и не потерять равновесие.