– Марко, что ты натворил? – пронзительно заголосил Эйвин. – Кто эти люди? Ты вляпался в какое-то дерьмо, сопляк несчастный? По крайней мере, не надо было тащить это дерьмо к нам в дом, понял? Отвечай, кто они такие. Ты ведь знаешь!

Марко затряс головой. Не потому, что не хотел отвечать, и не потому, что не мог. Он тряс головой, потому что таким образом лучше всего выражал свой стыд.

– Звони в «Скорую», Марко! Сейчас же! И убирайся. И больше не приходи, слышишь? ВОН!

Он звонил, пока Эйвин с рыданиями пытался утешить на полу своего спутника жизни. А когда Марко собирался забрать вещи из своей комнаты, как раз когда он с облегчением удостоверился в том, что плинтус не тронут, к нему ворвался Эйвин. С побелевшим лицом, переполненный эмоциями, в которых выражается абсолютный, всепоглощающий гнев, он набросился на Марко с криком:

– Отдавай ключ и проваливай, цыган проклятый! Немедленно!

Марко пытался возразить и просил позволить ему забрать вещи, но Эйвин снова в отчаянии кинулся на него и принялся шарить по его карманам, пока ключ не оказался в его руке.

Он просто хотел увериться в том, что Марко больше не придет.

Последнее, что увидел мальчик, было как Эйвин широко распахнул окно и вытряхнул пожитки Марко на тротуар.

Все, кроме одеяла и того, что лежало под плинтусом.

Так что самое главное он не получил.

А влюбленная парочка на улице у ворот звонко рассмеялась.

В тот вечер Карл стоял перед собственным домом и ждал, когда на кухне погаснет свет, так как в настоящий момент он не желал ни видеть перед собой сочувствующую монашью морду Мортена, ни нарваться на гештальт-терапевтические маневры Мики. Он просто хотел подняться к себе, завалиться в кровать и зализывать свои раны; и делать это он собирался до тех пор, пока окончательно не покроется плесенью.

Мона отфутболила его, и Карл не понимал ее шага. Он не понимал почему, и почему именно сейчас, и тем более не понимал, почему не предпринял попыток очаровать ее, прежде чем она разбила все его надежды парой фраз. Он вообще не понимал ни черта, и такого паршивого состояния, по его ощущениям, у него, видимо, не было никогда. По крайней мере, из-за отношений с женщиной. Женщины были такими странными и банально непредсказуемыми… Насколько мягкими и теплыми они представлялись, настолько резкими и колючими могли оказаться внутри. Когда он осознал это?

Мёрк втащился по лестнице на второй этаж – показатель на шкале настроений опустился до таких минусов, какие возможно обнаружить лишь в какой-нибудь адской космической дыре, – прямо в одежде бросился на кровать и принялся представлять и осмыслять последствия. Обычно, когда вокруг его шеи стягивался подобный гордиев узел, он брал телефон и консультировался с Моной, но что ему было делать в данной ситуации? Какого черта ему предпринять?

Ресторан «Кафе Богема» не был выбором Карла, однако, очутившись наконец в этом эксклюзивном ресторане и бросив взгляд из окна на Эспланаду, он понял, что это было, вероятно, не худшее место для признания в любви. Долгое время он ждал этой возможности, но лишь когда пару дней назад на одной из улочек позади «Магазана» отыскал русского художника, создающего ювелирные украшения, достойные богов, он понял, что время пришло.

Карл взял кольцо с собой, полный заоблачных ожиданий, и пальцы сами собой сжали шелковый мешочек в кармане, когда она посмотрела прямо ему в глаза.

– Карл, я хотела бы поговорить с тобой сегодня, потому что мы вместе уже достаточно долго, и пора нам задать самим себе вопрос – кем мы являемся друг для друга.

Карл улыбнулся про себя. Как все отлично складывается… Лучшей прелюдии к его плану и не пожелаешь.

Он обхватил шелковый мешочек, чтобы выложить его на стол ровно в тот момент, когда она произнесет фразу о том, что пора обозначить жесткие рамки в их отношениях. Совместная жизнь, поход в мэрию, или что там ей еще взбредет в голову сказать – он был готов на все. Конечно, домочадцы наверняка заартачатся, но ведь все можно спокойно уладить. До тех пор, пока Харди обеспечивает домашнее хозяйство фиксированным доходом, окупающим помощь Мортена, да и Мика помогает, дом под номером 73 на Магнолиеванген не будет менять собственника.

– Чего мы хотим друг от друга, Карл? Ты размышлял над этим? – вопрошала она.

Он улыбнулся.

– Размышлял. Я…

В эту секунду у нее во взгляде промелькнула такая мягкость, что Мёрк растрогался и замолчал. Он испытал непреодолимое желание нежно взять ее лицо в свои ладони. Ощутить эту персиковую кожу. Поцеловать ее мягкие губы. Но тут Карл заметил, насколько резко и решительно она выдохнула. Этот рефлекс обычно свидетельствовал о готовности окончательного решения, полученного путем длительных раздумий. Мона сделала этот выдох. Ну ладно. Великие моменты следует приближать со всей тонкостью.

– Карл, ты мне очень нравишься, – сказала она. – Ты замечательный мужчина, но куда нас все это приведет? Я столько думала об этом… Что изменится, если мы вдруг станем еще ближе? Если мы будем вместе жить и бок о бок просыпаться каждое утро?

Она взяла его за руку и сжала сильнее, чем он ожидал. Ей явно непросто было сделать этот шаг; возможно, она предпочла бы передать инициативу ему. Но Карл лишь улыбался. Пусть она сама ответит на свой вопрос, и тогда он вытащит заветный мешочек.

Ответ последовал незамедлительно, без какого бы то ни было рвения и пыла.

– Боюсь, что, скорее всего, особо ничего не изменится. Мне кажется, мы исчерпаем все общие темы. И прекрасный секс, который случается у нас время от времени, очень быстро станет более редким, разве нет? Карл, в последнее время ты как-то отстранился от наших отношений, да и от самого себя, и, возможно, не так уж неплохо, что все это происходит именно сейчас. Ты забываешь о наших договоренностях, твои мысли часто находятся в каком-то другом месте, когда мы проводим время в обществе моей дочки и моего внука. Ты больше не видишь во мне то, что видел прежде, и не смотришь в глаза ситуации, в которой оказался сам. Вопреки нашему договору, ты бросил терапию. Мне не хватает развития, Карл, причем уже давно. Да-да, уже слишком давно, если хочешь знать. А потому я считаю, что нам пора прервать наши отношения.

Карл похолодел. Он очень хотел сказать что-то знаменательное и решающее, но оказался в тупике. Неужели она действительно к нему относилась таким образом? Покачав головой, он ощутил некую неясность. Мысли крутились по кругу. Слова застревали у него в горле, чего не скажешь о Моне. Она была настроена ясно и решительно. Именно за это он любил ее в иных ситуациях.

– Не понимаю, почему прошло столько времени, прежде чем мы предприняли этот разговор о будущем, ведь, в конце концов, это моя профессия, да? – продолжала она. – Но в конце концов, мы обязаны были прийти к нему, так как ни один из нас не становится моложе с течением времени, верно, Карл?