дороге подъехали к воротам питомника. Вася открыл замок, распахнул ворота и с возгласами: «Вот мы и дома. Н-но, Эпизод!» — свалился в сани.

— Почему Эпизод? — неожиданно для себя спросил мрачно молчавший Кулагин. — Кто кличку такую дурацкую придумал?

— Я! — ничуть не обидевшись, объяснил Вася. — Эпизод нашей жизни! Разве не так?

Кулагин промолчал.

Подъехали к бревенчатому дому, выкрашенному зеленой краской. Огромный навес. Под навесом — помост. На помосте ведра, корыта, в углу ломы, лопаты. Здесь же, на помосте, укреплен болтами какой-то странный механизм.

— Вот это, — хлопнул Вася по механизму, — свеклорезка, наше главное орудие. Зубров мы кормим нарезанной свеклой, посыпаем ее измельченным овсом. И еще сеном, конечно. Ну, начали!

Пока суетились у свеклорезки, набивали ведра нарезанной свеклой, совсем уже рассвело, развиднелось. Широкая дорога, на которой они стояли, уходила вдаль, упиралась в лес. А по обе стороны от дороги тянулась высокая проволочная сетка на бетонных столбах. Загоны. А там, в загонах этих, звери. Зубры.

Вчера, когда его водили, показывали, Кулагин толком их не рассмотрел. Но захолодевшим нутром почуял какую-то первобытность, пещерность, когда издали увидел первого зубра, который лежал под деревом, как скала, как огромный бурый валун, обкатанный веками. И сейчас, когда первое семейство зубров подошло к воротам загона, Кулагин, вглядываясь в быка, поросшего длинной коричневой шерстью, глядя на его мощный загривок, горб могучий, на крутые завитки коротких рогов, вновь почувствовал, как холодные мурашки пробегают по телу.

— Это Плекс! — объявил Вася. — Беловежский зубр, из Польши его привезли. Все потомки польских зовутся на букву «П»: Плекс, Плесси, Плецух-три… А наши, подмосковные, на букву «М»: Мушкатель, Монтей, Муран, Музон… Да ты быстро разберешься! Пошли!

— Куда?

Вася открыл маленькую дверь в загон. Человек мог войти в нее только согнувшись.

— Сюда!

Кулагин отпрянул. И тут же устыдился.

— Не бойся. Я смотреть за ними буду.

Кулагин вошел в загон и, как велел ему Вася, разбил пешней лед в поилках, все время чувствуя спиной этих, зверей…

— Плекс у нас драчун! — радостно сообщил Вася, когда Кулагин вылез из загона. — Один раз захотелось ему подраться, так он вот эти ворота снес. Ну, Мушкатель его так отлупил, что он потом две недели отлеживался. Я разнимал их…

— Как «разнимал»? — вырвалось у Кулагина.

— Обыкновенно. Палкой колотил.

«Трепло, — со злостью подумал Кулагин, глядя на Плекса, тысячекилограммовую гору бурой шерсти и мяса. — Ну и трепло же…»

— Поехали к Мушкателю, — сказал Вася. — Он теперь через загон от Плекса живет.

Все семейство Мушкателя: он сам, корова, два теленка и три молоденькие зубрицы нетерпеливо ходили вдоль сетки, мотая головами, поддевали короткими мощными рогами воздух. Проголодались.

— Вот, — почему-то тихо сказал Вася. — Это Мушкатель, самый большой зубр в стране. Тонна двести веса и два метра в холке.

И он, ловко проскользнув в загон, рассыпал по кормушке свеклу. Зубрицы и телята двинулись к нему. Мушкатель остался недвижным. Он стоял, слегка наклонив голову, уставив на Кулагина огромные выпуклые зрачки, как будто изучал, как будто знакомился с новым человеком, и Кулагин не выдержал, отвел глаза. Каким-то перекати-полем, легковесной пушинкой, босяком-ветродуем ощутил он себя перед этим мохнатым быком, и постыдное — перед зверем же, не перед человеком! — чувство уязвленного самолюбия смешивалось с возникшей поневоле симпатией: «Здоровый же, черт…»

— Малыш, Малыш! — позвал Вася.

Мушкатель повернул голову, посмотрел на него, подумал секунду и затопал, сотрясая землю, ко второй кормушке.

А Кулагин, глядя на зубра, вдруг подумал: «Из отдельной кормушки ест. Тоже мне, папаша… Со всех сторон почет…»

— Ладно, поехали к вольным! — сказал Вася, составляя пустые ведра одно в другое. И пустил коня мелкой рысью к темнеющему вдали лесу.

— Ты Даррелла читал? — спросил он.

— Кого?!

— Ну про зверей который пишет.

— Нет, — буркнул Кулагин. Он прикуривал и никак не мог прикурить, спички выпадали из озябших пальцев.

— А Достоевского уважаешь?

Кулагин поперхнулся дымом.

— Был бы он жив, — продолжал Вася, не обращая на него внимания, — я бы позвал его сюда. Здесь знаешь какая деревня есть? Четыре двора всего, и вокруг поляны, поляны! Трава по пояс и цветы! Писатель должен жить один! — убежденно сказал он. — И босиком по земле ходить…

«Лапоть деревенский! — разозлился Кулагин. — Ему у себя на хуторе сидеть, борщ со сметаной лопать, а он тут про писателей рассуждает…»

Стадо двухлеток, живущих на вольном выпасе, бродило по опушке леса, как подростки, что слоняются по площади перед клубом и ждут, когда начнется кино.

— Ты палку возьми, — посоветовал Вася; — С палкой надежнее.

Кулагин взял два ведра со свеклой, а Вася снял с саней добрый навильник сена. Бычки, увидев их, начали медленно подступать к стоящим в ряд кормушкам. И пока Кулагин раскладывал свеклу, сопели, но близко не подходили. Но вот один из них оторвался от стада и направился прямо к Кулагину, наклонив голову, поводя рожками из стороны в сторону.

Но на пути бычка встал Вася и огрел его палкой между рогов. Бычок обиделся и, подумав немного, отошел в сторону.

— Это Муран, — объяснил Вася. — Он у них за главаря. Шпана шпаной!

Из-за леса, огибая опушку, появилось стадо не то оленей, не то косуль. Медленно, плавно, как во сне, отрывали они ноги от земли — голова закинута назад, ноги поджаты — и плыли по воздуху. Кулагин замер.

— Это пятнистые олени, — вздохнул Вася. — Они вместе с зубрами пасутся. Красиво, правда?

Кулагин только головой мотнул. Такого он никогда не видел и не думал даже, что может увидеть не в кино, а наяву, рядом.

— Ладно, пойдем, — заторопил его Вася. — Пора и нам есть.

Кулагин с трудом отвел взгляд от оленей и пошел к саням. Голова кружилась. Не то от голода, не то от всего увиденного.

— Обедать пойдем к Кириллу, — распорядился Вася. — Раньше мы с ним в паре работали. Познакомишься. Вот такой парень!

Кирилл так Кирилл, — вяло подумал Кулагин. — Надо же где-то есть. Здесь ведь пропадешь: ни столовых, ни магазинов…

И, удобно устроившись на охапке сена, углубился в себя, не слушая бормотание напарника. А Вася, подергивая, хлопая вожжами, все что-то рассказывал и рассказывал. Но вот внимание Кулагина зацепилось за какое-то слово. Он встрепенулся.

— Что ты говоришь? Повтори!

— Я говорю, что Кирилл москвич, и родители…

— А что он здесь делает, если москвич?

— Я же говорил тебе: мы с ним здесь служили, в Подмосковье. А после дембеля он меня сюда с собой привел. Полгода мы уже здесь. И жену сюда привез, тоже из Москвы. Он, между прочим, в сельхозакадемии учился, на зоологическом отделении…

Не может быть, — подумал Кулагин. — Он