В то время как в конце 1980-х весь мир задавался вопросом о необратимости реформ (гласности и перестройке), проводимых Горбачевым, на низовом уровне изменения происходили с невероятной быстротой. Через несколько месяцев после создания научного центра Ходорковский снова преобразовал его, на этот раз в кооператив, квазинезависимое предприятие, имеющее возможность устанавливать собственные цены. Появление кооперативов стало следующей волной, еще одним шагом в сторону от спонсорства комсомола. Более того, как обнаружил Смоленский, одно из положений закона о кооперативах позволяло им создавать собственные банки.

Но сначала Ходорковский должен был зарегистрировать кооператив у городских властей. Он пришел в здание Моссовета, где лицензии на открытие кооперативов выдавал невозмутимый Лужков, и первое его заявление было отклонено. До этого времени кооперативы, как правило, занимались конкретной деятельностью: строительством, выпечкой пирожков или ремонтом машин. Они не занимались неопределенной “научно-технической” деятельностью. По словам Панина, помощника Лужкова в комиссии по выдаче лицензий кооперативам, у Лужкова эта затея вызывала сомнения. Лужков долгое время работал в химической промышленности и досконально знал советскую систему. Но накопленный им опыт лишь усугублял беспокойство в отношении Ходорковского. Лужков понимал, что, прикрываясь научными исследованиями, Ходорковский переводил безналичные деньги в наличные. “Лужков понимал это, как никто другой, потому что сам был в свое время директором предприятия. Он говорил, что эти две системы, безналичные и наличные деньги, не должны смешиваться”, — вспоминал Панин[10].

Однако Ходорковский проявил настойчивость и, несмотря на подозрения Лужкова, через несколько месяцев получил разрешение на создание кооператива. Как ему удалось развеять сомнения Лужкова, неизвестно, но Ходорковский был явно не из тех, кого пугают препятствия. Он перепрыгивал через них, или его переносила чья-то невидимая рука. Он очень многого достиг всего за полтора года: летом 1986 года окончил институт, а в конце 1987-го уже руководил молодежным научным центром и его финансовой сетью, после чего организовал кооператив. Он не стал снижать темпы — у него было огромное количество денег, и ему нужно было что-то с ними делать. “Фокусы с самофинансированием” работали, но этого было недостаточно.

Когда в 1988 году Игорю Примакову, ученому из Москвы, предложили поехать в командировку за границу, он подумал о том, что ему привезти с Запада: рубашки, джинсы? Примаков, специалист по применению компьютеров для прогнозирования землетрясений, решил привезти персональный компьютер, который, как он знал, можно было очень выгодно продать в Москве. Сэкономив командировочные, он сумел примерно за 3000 долларов купить в Италии персональный компьютер “Амстрад 286”. Вернувшись домой, Примаков продал компьютер за 70 тысяч рублей. “Это была моя зарплата за сорок восемь лет!” — вспоминал он.

Почему за компьютер Примакова заплатили так много? В конце 1970-х — начале 1980-х годов, когда на Западе происходила техническая революция, связанная с появлением кремниевых микросхем, советская экономика переживала период застоя. В то время как на Западе процветало все, связанное с персональными компьютерами, в Советском Союзе • их почти не было. Они пользовались огромным спросом.

Примаков продал компьютер какому-то институту через кооператив. В очередной раз безналичные деньги превратились в наличные. Тот институт располагал огромным количеством безналичных средств для приобретения компьютеров, а кооператив выступил в роли посредника, превратив безналичные средства в наличные, чтобы заплатить Примакову. Он вспоминал, как нервничал, когда пошел в сберкассу получать причитающиеся ему деньги. Сберкассу закрыли на час, чтобы отсчитать эти 70 тысяч рублей, а потом он нес их домой в портфеле. “Сделав это один раз, — рассказывал мне Примаков, — я не собирался снова ехать за границу и покупать там два или три компьютера, чтобы совершить эту выгодную сделку еще раз. Но мне известно, что десятки людей совершали подобные сделки на год или два года раньше меня. После первой сделки они понимали, что перед ними открывается возможность купить еще один, два, восемь компьютеров”{95}.

Ходорковский постоянно искал новые возможности и решил в определенный момент использовать доходы, полученные от перевода безналичных денег в наличные, для торговли персональными компьютерами. Он покупал их за твердую валюту за границей, привозил и продавал здесь за безналичные, которые потом снова переводил в наличные деньги или твердую валюту. “Мы стали оборачивать деньги очень быстро, особенно когда занялись компьютерами”, — вспоминал Ходорковский. Финансовая цепочка стала длиннее, и отсрочки или помехи могли нарушить ее. Постоянно оставалась некоторая неопределенность относительно ввоза компьютеров в страну и обмена денег. Но Ходорковский был спокоен. По словам одного из молодых людей, занимавшихся с ним компьютерным бизнесом, “Ходорковский больше думал, чем говорил. Он умел слушать”{96}. Ходорковский был замкнутым и скрытным, когда дело касалось бизнеса, но чутко реагировал на новые, капиталистические веяния вокруг себя. Он внимательно читал каждое постановление властей и все новостные сводки, выискивая возможности для новых лазеек. Те лазейки, о которых в газетах не писали, ему тоже были хорошо знакомы. “Дыру можно найти в любом законе, и я ею воспользуюсь без малейших колебаний”, — похвастался он однажды{97}. Персональные компьютеры были одним из самых выгодных товаров для осуществления арбитражных операций, учитывая огромную разницу в ценах на них в Советском Союзе и за рубежом. “Денежная машина” Ходорковского удвоила оборо-ты. В дело пошли не только деньги, но и ценности — в данном случае компьютеры, которые ценились не меньше золота.

Ходорковский рассказывал, что на определенном этапе его машина раскрутилась до таких высоких оборотов, что стало не хватать финансов. Цепочка взаимных превращений наличных и безналичных денег, твердой валюты и компьютеров растягивалась все больше и больше. “Нам нужен был кто-то, кто мог бы продавать валюту, рублями расплачиваться с людьми, снова доставать валюту и покупать компьютеры. Как видите, цепочка была довольно длинная”[11]. Цепочка включала также другие товары, которые можно было выгодно продать. В то время арбитражные операции были настолько простым способом делать деньги, что в Москве открылись многочисленные товарные биржи. Юлия Латынина, журналистка и писательница, увлеченно и настойчиво разоблачавшая мошенничества в российских финансах и промышленности, рассказывала, что в начале предпринимательской деятельности Ходорковского ходило много слухов о сделках с дефицитными товарами. В том числе о ввозе в страну поддельного коньяка “Наполеон”, шведской водки, изготовленной в Польше, и “вареных” джинсов, пользовавшихся большим спросом, а также об отмывании денег коммунистической партии. Из всех слухов, вспоминала Латынина, Ходорковский и его команда подтвердили только те, что касались работы научного центра и компьютеров. Но, по словам Латыниной, Невзлин рассказывал ей, как они импортировали поддельный коньяк. “Ладно, — машет рукой зам Ходорковского Леонид Невзлин, — коньяк мы финансировали. В конце концов, никто им не отравился”{98}.