Бали.

Остров красоты и насилия.

Место, где возрождение возможно.

Дом, где я выросла.

Кажется, кирпич плавится от жары, стекает с фасада, обнажая воспоминания и предчувствия.

И ложь.

Но что это за ложь?

Зак сидит за рулем, стиснув зубы.

Они не превышают разрешенную скорость тридцать километров в час, и Малин успевает заметить, что живая изгородь вокруг дома ее детства просела еще больше, чем в прошлый раз, словно у нее совсем нет сил бороться с жарой.

В доме никого нет.

Кто сейчас там живет? Какие у них воспоминания?

«Я брожу кругами вокруг воспоминаний, — думает Малин. — Они застряли во мне, как электрические вспышки, бессменные маяки в моем сознании, бросающие свет на меня, мои поступки и тем самым на мое будущее.

Чего я боюсь?

Я держусь за то, что было, и в то же время пытаюсь убежать, я цепляюсь за воспоминания, словно они могут помочь мне понять что-то в настоящем».

Проветрить.

Выкинуть одежду умершего — и он перестанет являться привидением.

Мама и папа на Тенерифе.

С каждым днем Малин все острее ощущает, что родители что-то скрывают, и сейчас, когда они с Заком проезжают мимо ее бывшего дома в Стюрефорсе, неся страшное известие ничего не подозревающим родным погибшей девушки, она ощущает это еще яснее, чем когда бы то ни было. Ее история основана на какой-то тайне — не выяснив, в чем дело, она не сможет успокоиться.

И вот уже дом скрылся позади. С глаз долой — из сердца вон.

Фотография мертвого тела Тересы Эккевед лежит у нее в кармане.

Это она, Малин уверена.

Когда они собирались сесть в машину, Зак буркнул:

— Малин, ты сама покажешь им фотографию. Я не смогу.

Она не старше Туве, и хотя Малин пытается прогнать образ дочери, хотя глаза ее открыты, лицо Туве то и дело сливается с лицом девушки на фотографии.

«Прочь, прочь», — думает Малин, но это бесполезно.

Ты — все девушки.

И ты — единственная девушка.

Я поймаю того негодяя, который это сделал. Я постараюсь понять.

Палец на звонке входной двери, пот на лбу, пыхтящий Зак в шаге позади, солнечные очки в руке, взгляд готовится выражать соболезнование.

Снова образ Туве.

Звуки за дверью.

Что это за звуки?

Тяжелые шаги человека, понимающего, что приближается вселенская катастрофа — тот момент, когда жизнь застывает, навсегда превращаясь в тугую горькую массу, где радость — всего лишь интеллектуальное упражнение.

Я радуюсь. У меня получается радоваться.

Мужчина, стоящий перед ней, полон уверенности. Позади него женщина с приоткрытым ртом, испуганные голубые глаза покраснели от хронического недосыпа.

И снова ты здесь, Туве, хотя все мое внимание должно быть сейчас сосредоточено на этих людях, стоящих передо мной. Если у меня есть миссия на земле, то это заботиться о тебе. Это единственное, что мне дано. И сейчас, когда ты стала упрямым подростком, ты уже не хочешь, чтобы я заботилась о тебе — разве что помогала немного в житейских делах.

Но я никогда не перестану заботиться о тебе, Туве.

Это исключено.

Сигвард Эккевед распахивает дверь, отступает. Его плечи опускаются, а жена уходит куда-то в сторону веранды в тщетной попытке убежать от правды. Потому что сама правда, их правда пришла в дом, и они оба это предчувствуют.

— Проходите, — говорит отец Тересы. — Как продвигается следствие? У вас есть к нам еще вопросы? Хотите кофе? Агнета! — окликает он жену. — Ты поставишь кофе? У нас есть лед, так что мы можем предложить инспекторам кофе. Они тоже страдают от этой жары, да уж, интересно, долго ли такая погода простоит.

Малин не перебивает его.

Они с Заком садятся на стулья возле белого дивана в гостиной. Позади них заманчиво голубеет бассейн. Агнета и Сигвард понимают, что означает эта позиция, занятая гостями, и садятся на краешек дивана, подавшись вперед, как бы слушая с напряженным интересом, словно он может отогнать кошмарный сон.

— Мы нашли девушку возле пляжа в Ставсеттере, — говорит Малин.

— Это не Тереса, — говорит Агнета. — Она никогда не стала бы там купаться, ведь бассейн… хотя она иногда ездила туда на велосипеде…

— Девушка убита. Мне тяжело это говорить, но я думаю, что это ваша дочь.

Родители Тересы тяжело оседают на диване, словно из них выпустили весь воздух. Малин вынимает из кармана блузки снятую «Полароидом» фотографию и кладет на черную полированную поверхность журнального столика; женщина всхлипывает. В саду тревожно каркает ворона, лист падает с куста, сморщив на некоторое время поверхность воды в бассейне.

— Вы можете сказать — это Тереса?

Она чувствует, как Зак усилием воли удерживает себя на стуле, в то время как ему хочется вскочить и выбежать прочь — из дома, из сада, мчаться куда глаза глядят по тихим асфальтовым дорожкам коттеджного поселка.

Но он сидит неподвижно. Выдерживает столкновение с реальностью.

Все безымянные чувства, витающие в комнате, как черные духи, складываются в два слова: боль и скорбь.

Агнета Эккевед отворачивается. Если не смотреть на фотографию, то ее как будто не существует — и не существует того, что она означает. Сигвард Эккевед наклоняется вперед, смотрит на свою девочку, ее закрытые глаза, бледную желтоватую кожу, прозрачную от недостатка кислорода. Она не спит, он больше никогда не погладит ее во сне по щеке и не шепнет ей: «Я буду рядом, когда ты проснешься, я всегда буду рядом, что бы ни случилось».

Вместо этого — только фотография на столе.

Смерть. Конец.

— Это Тереса, — произносит он.

Агнета Эккевед отворачивается еще дальше — со стороны Малин видит, как по ее щекам льются слезы, огромные настоящие слезы.

— Это она, — повторяет Сигвард Эккевед.

Малин кивает.

— Тогда все ясно, — говорит Зак.

Малин берет со стола снимок, держит в руке — у нее возникает чувство, что она не может просто сунуть его обратно в нагрудный карман, спрятать фотографию погибшей с глаз долой.

Но тут Агнета Эккевед произносит:

— Уберите эту фотографию, пожалуйста. Прошу вас.

И Малин прячет снимок.

— Я пойду посмотрю, готов ли кофе, — произносит Сигвард Эккевед и встает.

Но так и остается на месте, и все его тело начинает сотрясаться.