Я что-то упустил.

Я запрыгиваю в свой старенький «Пежо» и снова трясусь по колдовые*ным сельским дорогам, снова просиживаю штаны в сельских генделыках, снова ночую в гостиницах, где унитазы установлены на возвышениях, и снова пью водку с шахтерами.

Если вы думаете, что это просто, попробуйте.

Я имею в виду, пить водку с шахтерами.

Их изможденные потертые лица с подведенными глазами и вечным запахом изо рта: несет чем-то средним между одеколоном «Свежесть» и плотным перегаром. Многие приходят сюда прямо из забоя, если, конечно, у них есть с собой деньги, которые не забрала жена. Кому-то не везет – жена может сходить на шахту и попросить, чтобы зарплату отдавали сразу ей, а она уже будет выделять мужу на водку.

Пропьет ведь, если дать сразу все.

Таким обычно идут навстречу.

Но на самом деле это встречается не так уж часто. Шахтерские жены, наверное, самые терпеливые женщины на земле, но никогда не отличались повальным мужеством. Так что здесь, в очередном поселочном генделыке, все так же, как и десять лет назад: те же суровые лица, тот же запах изо рта, тот же вдохновленный взгляд, когда они видят бутылку водки. Здесь они точь-в-точь такие, как Стаханов с плаката «Гордость Донбасса». Стаханов в рабочей робе и с простертой куда-то в сторону рукой смотрит на тебя, и кажется, что он заглядывает прямо тебе в душу.

Вы знали, что в последние годы жизни Стаханова называли Стакановым?

Я снова трясусь по ухабам проселочных дорог, а потом снова пью с шахтерами, и в каждом генделыке, в каждом чертовом кафе, закусочной, пельменной или рюмочной меня уже ждут.

Мне улыбаются.

Мне говорят: «Привет, чувак, рады тебя видеть».

Мне даже иногда наливают за свой счет.

Не уверен, что я знаю всех этих ребят, но, когда ездишь по всему Западному Донбассу и даже дальше, в Донецкую область, чтобы пить с шахтерами, с тобой может случиться и не такое. Наверное, я уже когда-то пил с ними. Наверное, в одной из своих поездок, когда я собирал информацию о том, что здесь происходит, когда пытался выяснить что-то о желтом порошке, я и познакомился с ними. Но вспомнить это сейчас совершенно невозможно.

Я осторожно начинаю интересоваться – не слышал ли кто-нибудь что-нибудь о Марке Шейдере? В конце концов, раз уж мы знакомы, надо же искать в этом какие-то выгоды?

На меня смотрят.

Смотрят непонимающими глазами.

Мне говорят: «Ну, кроме того, что ты говорил…»

Я говорил.

Они говорят мне, что я рассказывал им о Марке Шейдере.

Хм, осторожно пытаюсь выяснить, что же такого я могу рассказать о человеке, о котором абсолютно ничего не знаю.

Но они уже воспринимают все как шутку.

На этой неделе на одной из шахт концерна «Западдонбассуголь» произошла авария, взрыв метана, и, хотя сразу было видно, что это просто мелочи, я все-таки приехал туда, чтобы узнать, все ли в порядке и не нужна ли моя помощь.

Я сажусь в свой «Пежо» и снова трясусь по сельским дорогам, по тем местам, где уже был, потому что теперь мне кажется, что я нащупал, что именно пропустил.

Я был пьян.

Я еду по классической донбасской дороге.

Никогда не покупайтесь на это название.

«Донбасская дорога» – это кусок степи, обсаженный с двух сторон деревьями. Деревья образуют какое-то подобие прямой линии. Вот по ней тебе и надо ехать.

Иногда – не очень часто, но такое тоже случается – дорога покрыта асфальтом. Это особенно показательно в старых районах – тех, что заселялись, когда Донбасс был гордостью и опорой. Славой и величием. Силой и красотой.

Я еду по очередной донбасской дороге и думаю о Стаханове.

Простой сельский мужик, батрачил с девяти лет. Такие не следят за политикой. Наверное, не только революция с нэпом, но даже Первая мировая война, а то и Гражданская, прошли мимо него. Красные, белые, зеленые – все приходят и уходят, а свой кусок хлеба где-то надо заколачивать. В двадцать два как-то устроился на шахту тормозным, чтоб заработать себе на лошадь, небось не без блата устроился. Через шесть лет только в забой попал.

Я трясусь в своей раздолбанной машине и думаю о том, что чувствовал тридцатилетний батрак, когда ему предложили стать иконой.

Кумиром.

Богом.

Что чувствует простой сельский мужик, только что закончивший курсы забойщиков, когда к нему приходит парторг шахты и предлагает отметить Международный юношеский день производственным рекордом. Он скажет: «Всегда готов». Мы все знаем, что он скажет. Но что он при этом почувствует?

Оказалось, что взрыв на шахте убил всего одного человека – случайно оказавшегося в бремсберге, в который выходил газовый карман. Несколько человек получили легкие ранения, но, в общем, они в порядке и скоро снова вернутся к работе. Ни один в этот раз не получил инвалидность, так что мертвыми они стоили бы дороже. Ни один из них не получил инвалидность, хотя все они по очереди пытались подать на нее документы.

Все как обычно.

Я снова пью с шахтерами и снова задаю им все те же вопросы о Марке Шейдере.

Они опять смотрят на меня.

Они опять не понимают.

Я снова должен делать вид, что пьян, а они снова переводят все в шутку.

Я снова еду куда-то, уже не разбирая дороги.

Первая жена Стаханова сбежала с цыганским табором. Цыганки – как волки, их можно прикармливать с раннего детства и держать на привязи в самой лучшей клетке, но лес останется их домом навсегда. И тогда он женился на четырнадцатилетней девочке. Она, может, и рада была бы повременить, но иконе нельзя отказать.

Как ты можешь сказать «нет» богу?

Она, наверное, была очень красивой, если уж он не смог найти себе постарше. Даже на Украине, где красавиц – хоть жопой жуй, встречаются настолько красивые женщины, что их можно забрать замуж в четырнадцать лет, повесив им на шею звание «жены героя» и двоих маленьких детей.

Очередной поселок, очередной генделык, очередные шахтеры мне улыбаются. Я уже не способен задавать вопросы.

Все что я могу – это пить.

Вот я уже не различаю предметов дальше двадцати метров. Вот я уже не могу связно говорить. А вот я уже знаю этих шахтеров по именам.

И в этом раю, среди шахтеров, лица которых неожиданно стали родными и добрыми, в безвестном генделыке шахтерского поселка, потерянный на бескрайних просторах приднепровских степей, я вдруг нахожу ту мысль, которую я пропустил и за которой отправился в эту дорогу.

Я – Марк Шейдер.

Я еще не совсем понимаю, как такое может быть и что это значит. Но данная мысль, такая ясная и отчетливая, вдруг всплыла, словно старое воспоминание.