гонять куликов — ему не резон. Хвост — не охотничья собака. Хвост — пёс надменный, на пустяки не отвлекается.

А, тем паче, его уже давно пора перевести с многолетнего батрачества на возрастное повышение: заслуженный отдых в теплом помещении — будке, чем — то напоминающей Парфенон и украшенной во фронтоне вместо героев Эллады именными собачьими орденами и медалями.

Орден — за отыскание в лесу ребёнка, медали за просто так: за лоск шкуры и фамильную великолепность общей стати.

Но, взамен всего этого семейного и клубного почитания, пёс мечтал о переведении наград в съедобную разновидность: в мягкий на зуб пенсионный паек — желательно в виде куриного сиропа, заваленного доверху мясными вырезками.

2

— Журавлину с земляникой легко собирать. — Это хвалится Леночка.

Она, будучи старшей из четверых детей Полиевктовых, помогала нянчить младших, которые отстали от первой партии — а конкретно от Михейши — ровно на десять лет. Понимая ребячью жизнь изнутри, Леночка заслужила право обобщающего и требовательного слова, депутатского наверное, — слова от всей детворы.

Кроме того, подошла «та самая» пора. И теперь она — предсвадебная девица.

Вот — вот выйдет за командировочного офицера — слабоусатого: — не росла отчего — то лицевая поросль, — зато гладкощёкого, лишённого напрочь прыщей, милого, по напускному самоуверенного, ироничного, в меру серьёзного старшего поручика со слегка сжатыми по вертикали глазами — может, от южных путешествий его родителей.

Автор дрожжевой пекинской авантюры старше Леночки. Но, всего — то на три года.

Раз увидевши её в недеревенской одёжке — мещанский выходной сарафан до пят, огромный поясной бант сзади, вкруг шеи — живые калиновые бусы — и, поговорив с ней в ранеточном саду, сей муж не чает теперь в Ленке души.

Жаль, далеко обучается молодой денди военно — миссионерскому мастерству.

Михейша с удовольствием поделился бы с будущим родственником о военных и бандитско — шпионских делах. Но тот то в Питере арендуется и коншпекты пером скребёт, то в самой Москве присутствует… при допросах чужих агентов и политических интриганов: некогда ему болтать с Михейшей.

Может, и привирал Михейше, раздувая заслуги.

С его слов: то он практикует на Дальнем Востоке, проверяя выученные языки, то в Киев — мать заедет потоптать живые камни Подола, и скатиться на скользких каблуках по заледенелой Андреевке. И в Манчжурии — то он побывал, и живых — то он японцев видел, не говоря уж про настоящих джорских аборигенов, засевших как загнутые гвозди в подошве местной горы.

Михейша, будто в бане, с ног до головы охолонён пенной завистью.

Высокого будущего полёта специалист, одним словом, то был. И настоящий эталонный Жених, презирающий модные в то время зуботычины во всех смыслах, полностью вписывающийся в полиевктовские заповеди о вечности и странной дружбе добра со злом.

Михейша искренне завидует поручику.

Ленку, несмотря на совместные приключения и делённые пополам некоторые, самые важные тайны, он любит второй после бабушки.

Была бы Ленка семиюродной сестрицей, он сам женился бы на Ленке.

3

— Лежишь себе на животе, если ты на поляне, или станешь на корточки сандалиями поверх кочек, — если на болоте, — и вот оно богатство: далеко ходить не надо. Вкруг себя пошаришь — вот и плат ягоды. В узелок его и дальше гребёшь. Перенесёшься на три ползка — уже кружка — берестянка. К полудню, без напруги, полна с верхом плетушка. С братиком — две. Были дела? Да же? — Ленка хитро так подмигивает и становится похожей на знатную, седую в буклях даму, обсуждающую девичьи шкоды столетней давности.

Ленка — весьма пригожая деваха не только для поручика Александра.

Не могут на неё наглядеться ни отец с матерью, ни бабка с дедом. Да и Михейша ревниво наблюдал над превращением Ленки из азбучного, но вовсе не пропащего утёнка — как показывает по — швейцарски точное время — а в знатную красавицу.

Мужики местные, наплюя на фрукта Сашку, заглядывались на Ленку. Но их Ленка не то, чтобы особо не жаловала, а вообще презирала: как загрязнённый безостановочным по — чёрному питиём, как раскрашенный угольной пылью класс. Ишь какая буржуйка оказалась!

— А дальше на болото качаться. Было так? Можно уже повиниться? Красота же? — и сама же Ленка себе отвечает: «красота».

Леночка возбуждена давними и многочисленными совместными подвигами — вояжами по лесам и горам с братиком за ручку. Как в сказке о братце Иванушке и сестрице Алёнушке. Она может трещать про это без умолку.

Кроме того, она теперь без ума влюблена в возмужавшего брата, и готова ставить его сверстникам в пример.

— Ну, так, — бурчит повзрослевший братик, опустивши голову. Он воспитывался во всём своём невеликом детстве под излишне заботливым присмотром сестры.

Бабку и мамку он понимает как необходимость. Отца и деда — как недоступных абсолютному пониманию старших мужей. Сестру — как приличную вредину, но порой и чаще всего, как надёжную защиту.

— А велосипед помнишь мамочкин? Как ты давненько через яму перелетел и головой в сосну? Мог нос размозжить…

— Мозгов в носах, вообще — то не бывает, — глубокомысленно отмечает Михейша.

…А как молоко парное любил, а как козье пил? Помнишь вместе ходили на край деревни? А сейчас морщишься на корову и на козу плюёшься. В самом Питере такого молока нет, как у нас. А Катьку Городовую помнишь?

— Катьку помню, но смутно. (Соврал, любил он Катьку. И, как живой факт, помнил раздувающийся от малейшего ветра шаровидный сарафан.) — А Катька — то причём?

— А ты её катал… Вернее, ронял.

Вот чёрт. И это пронюхали наблюдательные родственнички.

— А велосипед — то был вовсе папкин. Взрослый и с рамой.

«Срамный» — в шутку и уважительно называл его Михейша. А у девчонок «срамной» — тут только иностранец не разглядит разницы — в пику со своим отцовским, на котором можно кататься только стоя, или переваливаться сбоку набок как хромой мерин, скобля подпруги. Но это только до поры, пока сиденье высоковато. Потому ноги, борясь с неудобством, росли быстрей бамбука.

— Я на девчачьих тихоходах не езжу. Раз всего — то было.

Кувшинкино озеро далеко, а всё равно в бору мох как зыбучий песок движется, и легко отдирается, если потянуть за пласт. Михейша гонял на велосипеде до озера и купался в нём. Клевал землянику, ворошил мох, отыскивая спрятавшихся боровиков. Тревожил палочкой муравейники, сосал кислоту, распинывал кочки, разглядывал прочих земляных жителей.

— А разогнался — так себе…

Это неправда. Михейша мчал тогда ополоумевшим рысаком; и, коли рассказал бы родичам правду, то лишился бы папкиного