— Девушка должна есть красиво, — подражая тону своей мамы, я вскинула указательный палец.

— Так то девушка, а ты обычно все как саранча уминаешь, — прыснул Асмодей. — Давай ешь, а то остынет.

Чуть покраснев, молча принялась наворачивать кашу. Сегодня властелин тьмы был подозрительно милым. Не к добру. Соберись, Лютик, хватит искать в Асмодее положительные стороны. Их там просто нет. Ну, разве что кекс с ним хорош, да только это не показатель.

И вообще, как там говорилось в Гримуаре? У велиаров нет ни души, ни чувств — ими движет лишь стремление к удовольствию. Так что для него я только грелка в постель. Впрочем, как и он для меня.

Темный Властелин.

Путешествие давалось смертной нелегко, хотя она и держалась. Я тоже держался — в основном, от желания повалить ее на траву и сделать так, чтобы она кричала, позабыв обо всем на свете.

Каждое ее прикосновение, улыбка, или взгляд поднимали во мне темную волну желания, и поэтому я старался находиться подальше, не касаясь ее, чтобы не сорваться. Иначе мы бы никуда не добрались.

Только вечером, когда небо потемнело, а мы остановились на ночевку, я позволил себе забыться.

В отблесках костра Лютиэнь была прекрасна — теплый свет ласкал изгибы ее тела, делая похожей на лесную нимфу.

Я надеялся, что быть может, после второго раза меня отпустит, но все стало только лишь хуже.

Весь следующий день я то и дело поглядывал на смертную и ждал, сам не зная чего.

Вторым вечером уставшая девчонка уснула, и я разбудил ее лишь к ужину — все же не стоит забывать о том, что ее тело не такое выносливое, как мое.

Она вышла, поежившись от ночной прохлады — глупая, забыла накинуть куртку, пришлось дать ей свою. Не хватало только, чтобы она заболела и мне пришлось отложить свои дела из-за этого.

— А зачем тебе оно? — спросила Лютиэнь уже после ужина, когда мы снова сидели возле костра.

— Что именно? — вскинул брови я.

— Например, убивать моих подруг. Они ведь тебе ничего плохого не сделали…

— Необязательно сделать что-то плохое, чтобы оказаться мертвым. Мне просто нравится убивать, — пожал плечами в ответ.

Девчонка смешно нахмурилась, сморщила носик и выдала:

— Знаешь, тебе надо в наш мир.

— Ты хочешь, чтобы я кого-то убил для тебя там?

«Для тебя» вырвалось совершено случайно, хотя явно было лишним. Я ведь мог сделать это и просто ради забавы.

— Нет, — фыркнула Лютиэнь. — Я, конечно, не люблю своего начальника и порой готова его лично придушить, да только не всерьез. Просто у нас есть игры, где ты спокойно сможешь убивать.

— У вас есть игры, в которых люди идут на смерть? — удивился я.

Нет, у нас, конечно тоже такое имелось — даже браки огненных драконов можно было назвать игрой на выживание. Но мне казалось, что мир смертной добрее нашего.

— Нет, компьютерные игры, — усмехнулась Лютиэнь и пояснила: — Ну, ты сидишь перед монитором, а там картинки людей, которыми можно управлять. В этих играх ты делаешь все, что захочешь, не опасаясь правосудия. Есть, например, игра «Постал», где нужно убивать людей, «Хитмэн», или даже «Симс». Как-то я построила там бассейн, а затем убрала лестницу, и мой герой не смог выбраться, а потом умер от голода.

— А ты полна сюрпризов, — улыбнулся я в ответ. — Не думал, что в тебе кроется столько кровожадности.

— Это забавно и позволяет выплеснуть негатив. Тебе бы тоже не помешало, а то слишком злой.

— Я Властелин Тьмы, мне положено быть злым.

— Ага-ага, — покивала Лютиэнь. — И мир захватывать тебе тоже положено. Зачем?

— Чтобы владеть им.

— И зачем тебе владеть им?

— Зачем владеть миром? — я рассмеялся. — Это власть, это сила. Когда я погружу Рэйлин во мрак, никто не посмеет стать против меня.

Какое-то время Лютиэнь молчала, и я думал, что она уже ничего не скажет, как вдруг девчонка выдала с каким-то острым пониманием:

— Ты боишься?

— Чего мне бояться? — снова захохотал я.

Боишься… глупая, надо же было ляпнуть такое. Я ничего не боюсь.

— Я читала в одной книге из твоей библиотеки, — прошептала Лютиэнь. — Хозяином Грани становится велиар, который смог отрезать своему предшественнику крылья. Сколько раз пытались отрезать крылья тебе?

И протянув руку, она коснулась моей спины.

— Не помню… какая разница, если я все равно сильнее? Никто не сможет меня одолеть…

— Там возможно. Но в реальном мире ты силен в своем замке, однако, чем дальше от Излома, тем ты уязвимей. Ты боишься, что кто-то этим воспользуется? Но Рэйлин — не Грань. Здесь никто не станет кидаться на тебя с кинжалом…

— Сказала та, которая кидалась на меня с ножичком… какая разница, зачем я это делаю? Мир все равно будет мой.

— Посмотрим…

Лютиэнь.

Вечером второго дня мы отправились спать сразу после ужина.

Впрочем, несмотря на усталость, у меня сон не шел. Во-первых, от присутствия Асмодея — мы лежали рядом, касаясь друг друга лишь кончиками указательных пальцев, но отчего-то это заводило еще сильнее.

А во-вторых, из-за мыслей, крутившихся в голове.

Сегодняшний разговор заставил меня по-новому взглянуть на Асмодея. Нет, я конечно читала про Грань в Гримуаре, но вот поразмыслить, что это значило на самом деле, времени не было.

А ведь если так подумать, то Асмодея можно в чем-то понять. Он долгое время жил в мире, где нет любви. Где вообще нет ничего хорошего, а есть только страх.

Он не имел ни семьи, ни друзей, зато врагов у него водилось в достатке.

И представить не могу, каково это, ведь даже мои немного пришибленные родители, повернутые на эльфах, любили меня. И подруги… что бы ни случилось, я всегда знала, что могу на них положиться.

А у Асмодея такого не было.

Он ведь все это время даже не жил, а существовал — одинокий, опасающийся, что любой, кому он доверится, может отрезать ему крылья. Ведь у велиаров не бывает союзников, только враги. Ну не считать же за друзей суккубар?

Даже я держала нож у его спины. Но он все равно не сделал мне ничего плохого, хотя имел все возможности.

Однако вместо этого он жарил для меня мясо, и варил кашу, и выгуливал Джона.

При воспоминании о том, как суровый Асмодей гладил моего питомца, на душе потеплело, и вместе с тем пришло понимание, что я вру сама себе.

Темный властелин каким-то невероятным образом сумел проникнуть в мое сердце, став не просто грелкой для постели, а кем-то, кто дорог мне.