Прошла, кажется, целая вечность, и наконец аббатство Гленстал распахивает перед нами ворота и мы проносимся по подъездной дорожке. Поскольку сегодня суббота, площадка для регби полна тренирующихся подростков, на которых так и облизывается Джейми из окошка машины.

— Если ты не прекратишь устраивать здесь спектакль, я тебя убью, — рычит на него Рэйчел. — Утихомирься.

— Я просто наблюдаю. Чего ты привязалась?

— Ну, ты же отказывался ложиться спать, не так ли?

Мы останавливаем автомобиль в огромном внешнем дворе и лениво выбираемся из него, потягиваясь после долгого путешествия. Стоит замечательный, солнечный день, и я с удивлением нахожу, что ни капельки не волнуюсь по поводу предстоящей встречи с Тони.

Точнее, жду не дождусь.

— Ты все продумала? — спрашивает Рэйчел, пока мы ковыляем по каменным ступеням к парадному входу.

— Разумеется. Что плохого может случиться? Даже если он окажется женат, все равно повидать его будет здорово. И кто знает, может быть, мы снова станем добрыми друзьями. У каждой девушки в жизни должен быть свой Тони Ирвин. Такие люди, как он, редки, как алмазы.

— Я иду прямо за вами, слышу все, что вы говорите, и просто хочу предупредить, что нисколько не ревную, — говорит Джейми.

Мы барабаним в тяжелую дубовую дверь и стоим в ожидании, которое кажется вечностью.

— Я не выношу ожидания, — говорит Джейми. — Мне хочется напрудить в джинсы от нетерпения.

Наконец двери открывает старый монах, согнутый возрастом в три погибели. Ничего удивительного: школу-пансион организовали монахи-бенедиктинцы.

— Здравствуйте, отец, — приветствую его я, пытаясь говорить непринужденным и обычным тоном.

— Брат, — поправляет он.

— О, прошу прощения, я хотела сказать «брат». И простите за то, что мы так вламываемся, но мы просто проезжали мимо и, понимаете ли, подумали, или, я хотела сказать… нам сказали, что… да, знаете ли, дело в том, что один человек, с которым мы были знакомы когда-то давно, рассказал нам, что другой человек, которого мы давным-давно не видели…

— Мы приехали повидаться со старым другом, — вмешивается Рэйчел, перехватывая нить разговора и, спасибо ей, прервав меня на полуслове. — Он преподает здесь историю и английский язык. Может быть, вы скажете нам, как его найти? Его зовут Тони Ирвин.

Монах кажется озадаченным.

— Хм-м, позвольте, вы сказали, Тони Ирвин?

— Да. Если это вас не слишком затруднит. Если бы мы узнали номер его телефона, это было бы прекрасно.

Старик-монах все еще в затруднении.

— Я пытаюсь припомнить, мои дорогие, у нас здесь так много служащих, знаете ли…

— Это же Тони Ирвин! — повышает голос Джейми, словно монах глух как пень. — Он нашего возраста. Высокий, светлый…

— Ах да, конечно, — говорит монах, весь засияв. — Вы имеете в виду брата Антония. Он сейчас в часовне со старшими мальчиками на вечерней молитве. Может, вы войдете внутрь и подождете его? Я уверен, он будет рад вас видеть.

— Вот так, вот так, — утешительным тоном приговаривает Рэйчел. — Просто выпей. Отличный джин, он скоро загладит это воспоминание.

Мы втроем сидим в баре отеля «Дромоленд Касл», несколько ошарашенные последним поворотом событий.

— Спасибо, — благодарю я, стараясь внятно выговаривать слова. — По-моему, существует небольшая опасность, что в алкоголе, текущем в моих жилах, найдут кровь.

— Ну кто бы мог подумать, — произносит Джейми уже в тысячный раз за вечер. — Брат Антоний. Ни за что не пиши мемуаров, Эмилия. Тебе никто не поверит.

— Он выглядит прекрасно. А как по-твоему? — мрачно спрашивает Рэйчел.

— Да, наверное, — печально соглашаюсь я.

— Я хочу сказать, что ему действительно подходит монашеская жизнь. Мы даже не можем утешить себя словами «какая потеря», потому что он, кажется, искренне счастлив. У него такой же безмятежный и отсутствующий вид, какой бывает у престарелых монахинь.

— И ни морщинки на лице, везунчик несчастный, — добавляет Джейми.

— И этим ты хочешь меня подбодрить? Тем, что у него кожа в хорошем состоянии?

— Извини, — говорит Джейми. — Иногда мой язык действует независимо от мозгов. Я просто хотел сказать: что еще так улучшилось за прошедшие… ого, восемнадцать лет?

— В нашем мире — только три вещи, — отвечает Рэйчел. — «Ю-ту», Мадонна и «Симпсоны».

Никто не отвечает. Мы все погружены в мысленное созерцание произошедшего, все еще пытаясь осознать…

Наше пребывание в аббатстве Гленстал было, к счастью, недолгим, но приятным. Нас провели в комнату для посетителей — красивую комнату со сводчатым потолком в готическом стиле, подозрительно смахивающем на толкинистский. Я была почти готова увидеть Гэндальфа и хоббитов, выходящих из-за портьер. Грубые стены из темного камня пестрели фотографиями команд по регби, выдающихся выпускников и еще чем-то подобным. Еще там висел неуместного вида платиновый компакт-диск, заключенный в рамочку, который смотрелся еще более неуместно рядом с портретом Папы Римского. Мы все втроем потянулись на него посмотреть, и Джейми прочел вслух сопроводительную надпись:

«Для монахов обители Гленстал. В знак достижения выдающегося числа продаж, превысивших миллион копий. Компания „Сони Рекордс"».

— Ах да, — вспоминаю я. — Кажется, монахи-бенедиктинцы несколько лет назад выпустили диск с грегорианским хоровым пением. По-моему, он считался лучшим в своем роде.

— Какая ирония, правда? — спрашивает Рэйчел у Джейми. — Ты из нас единственный, кто в юности играл в музыкальном коллективе, а Тони Ирвину стоило только уйти в монастырь, и он ухитрился сделать более успешную карьеру в музыкальной индустрии, чем ты.

— Ой, заткнись. «Запасной выход» распался из-за художественных противоречий.

— Неужели! А я-то думала, что он распался потому, что вы пели как коты, которых оперируют без наркоза.

Я уже собираюсь шикнуть на них, но тут дверь отворяется, и уверенно входит Тони — то есть, извините, брат Антоний. В длинной просторной коричневой сутане, с распятием на груди, с выбритой тонзурой — все как полагается. Все тот же замечательный дружелюбный Тони, все та же магнетическая притягательность.

Я внезапно снова превращаюсь в легкомысленную влюбленную девчонку, и Рэйчел тоже. Мы обе созерцаем его так, словно встретили самого Иисуса. В сущности, если будут в очередной раз снимать фильм об Иисусе из Назарета, то отделу подбора актеров никого лучше Тони не найти. Клянусь, одни только синие глаза способны прожечь пленку насквозь.

Он обрадовался при виде нас, потряс нам всем руки и спросил, как мы поживаем, с потрясающей, неподдельной искренностью, которая столько лет назад делала его неотразимым. Он так и не обмолвился о том факте, что стал монахом, словно было слишком странно даже допустить, что мы об этом не узнали.