В конце концов, сломав всю голову и промучившись двое суток, Саблин выставил причиной смерти пищевую токсикоинфекцию с неуточненным возбудителем. В экспертном заключении он написал: «…причиной смерти гражданина Кудиярова Р. А. явилась бактериальная кишечная инфекция (пищевое отравление тяжелой степени), установить возбудитель которой только при бактериологическом исследовании не представилось возможным…»

Случай был закончен. Сергей чувствовал себя отвратительно. Впервые за все годы работы в судмедэкспертизе он выставил диагноз, в котором не был уверен. Да, он не пошел на поводу ни у интересов коллег-медиков, ни у интересов правоохранительных органов, из которых ему регулярно позванивали, интересовались, как там дела с установлением причины смерти Кудиярова, и ненавязчиво давали понять, что лучше бы смерть эта оказалась некриминальной. Никаких намеков Сергей слышать не умел и не хотел уметь, он слушал только самого себя, но в данном случае так и не понял, что должен делать. Он несколько раз доставал заветный, уже изрядно потрепанный листок с красными строчками, где по-английски было написано: «Если я потеряю честь, я потеряю себя». Вчитывался, всматривался в буквы и слова, прислушивался к внутренним ощущениям… И не понимал. Какое-то заключение дать надо. Но какое, если он действительно не знает, отчего умер Рустам? Картина инфекционно-токсического шока — да, несомненно, нарушение работы внутренних органов — да, именно оно в конечном итоге привело к смерти. Но что, какое вещество, какая крохотная бактерия запустила этот страшный и необратимый механизм? Вот этого он не знал.

Сергей истерзал Ольгу разговорами о случае Кудиярова. Она слушала, вникала, задавала вопросы, уточняла, советовала, смотрела вместе с ним стекла и, в конце концов, сказала:

— Саблин, перестань терзаться. Я же понимаю, что тебе покоя не дает.

— Причина смерти мне не дает покоя, — ответил он уверенно.

— Да нет, мой дорогой, тебе не дает покоя мысль о том, что ты, такой умный, такой профессиональный, такой весь из себя конопляный муравей — и чего-то не смог. Вот что тебя грызет. Успокойся. Каждый человек чего-то не может. И признаться в том, что ты не знаешь, не умеешь или не можешь, не стыдно. Ты, поди, листочек свой любимый уже раз десять прочитал за эти дни, да? Ты, Саблин, уклоняешься от признания простых истин, ты думаешь, что диагноз по этому случаю — это вопрос твоей чести, дескать, не давите на меня, не намекайте мне, не давайте мне взяток за нужный вам экспертный вывод, я весь такой принципиальный и правильный и напишу в заключении то, в чем буду убежден. Ты смотришь на свой листочек и пытаешься свести проблему к вопросам чести. А проблема-то не в этом. А в том, что ты не смог. Ты не сумел. Ты потерпел поражение. Вот и все. Это надо признать, принять и идти дальше.

Сергей презрительно скривился.

— Ты хочешь сказать, что я должен выбросить этот случай из головы, забыть о нем и весело идти по жизни дальше, насвистывая и отбивая чечетку?

Она посмотрела на него удивленно и даже немного обиженно.

— Саблин, ты столько лет меня знаешь… Даже странно, что тебе такое пришло в голову. Нет, я хочу сказать, что надо взять дыхание и идти дальше. Ответь мне, только честно: ты сделал все возможное по этому случаю? Ты исчерпал все варианты? У тебя больше не осталось резервов?

Он удрученно молчал. Ну почему, почему эта женщина всегда в конечном итоге оказывается правой? Он точно знал, что сделал не все. Но у него же не было времени! Ему нужно было ждать результатов других исследований! И разве он виноват, что эти исследования ничего не дали? Да, еще есть варианты, еще многое можно попробовать сделать, но теперь уже поздно. Заключение написано и передано в правоохранительные органы, которые и будут принимать все последующие решения. И еще она права в том, что он действительно пытался прикрыться своей честью, вместо того чтобы признать собственную интеллектуальную недостаточность.

Нет, с этим он смириться не может. Никак не может. Конечно, обидно, что Оля назвала его конопляным муравьем, но сути это не меняет: его мучает, что он не смог. Не сумел. Не додумался. Но он докажет, и в первую очередь — самому себе, что он может решить эту нерешаемую задачу. Костьми ляжет, а решит.

* * *

Первым делом Саблин позвонил бактериологам в лабораторию эпидотдела и услышал от них то, чего и опасался: набранный для бактериологического исследования материал — желчь и каловые массы — был уничтожен в процессе исследований, а остатки его утилизированы, как того требует ведомственная инструкция. Однако Сергей в свое время распорядился не утилизировать после судебно-химического исследования банки с остатками органов и биожидкостей — как чувствовал, что могут пригодиться.

Близилось лето, а с ним — и очередной отпуск, до которого оставалось всего два месяца. В этом году он повезет Лену на Крит — она давно хотела побывать на Эгейском море, наслушавшись рассказов о том, какая там чистая вода и какая невероятная красота. Дашка ехать с ними отказалась сразу, едва речь зашла о совместной поездке с родителями: юной студентке такое времяпрепровождение вовсе не казалось привлекательным, она собиралась провести каникулы в более интересной компании. Но Крит — это всего две недели, а отпуск-то намного дольше, и если провести его в Москве в попытках наладить контакты с теми, кто может помочь…

Но к такой поездке нужно готовиться заранее. Критом занималась Лена — пусть сама выберет отель, который ей захочется, денег у Саблина хватит, если, конечно, это не «пять звезд» с каким-нибудь необыкновенным размещением типа «вилла с собственным подогреваемым бассейном». А вот всей подготовительной работой для решения задачи Рустама Кудиярова он начал заниматься еще в Северогорске. Первым делом вышел в Интернете на форум судебных медиков, пообщался виртуально с коллегами, которые с готовностью обменивались опытом, просил их посодействовать в поисках судебно-химической лаборатории с обширной библиотекой масс-спектров, но, к своему огорчению, выяснил, что возможности во всех Бюро примерно одинаковые и образцов чего-то редкого и необычного там нет.

Он созвонился на всякий случай с заведующим судебно-химическим отделением своего бывшего Бюро — Московского городского, и узнал, что тот уже давно там не работает, но позвонить и узнать — без вопросов. Позвонил. Узнал. И перезвонил Саблину: все то же самое. Образцы самых распространенных, а также более или менее часто встречающихся отравляющих веществ есть, но их перечень ничем не отличался от того, что имелось и в Северогорском Бюро, а вот редких, экзотических — нет, не имеется.

Сергей на несколько минут впал в отчаяние, но быстро взял себя в руки. Он же солдат, а солдаты не отступают.

Порылся в старых ежедневниках и нашел телефонный номер Яниса Орестовича Пурвитиса, патологоанатома из Саратова. Конечно, он не химик и не токсиколог, но вдруг у него есть какие-то полезные контакты. Правда, прошло больше десяти лет, и как знать, где теперь Пурвитис, работает ли и вообще… Может, его уже нет в живых.

Но снова помог Интернет. Набрав в поисковике имя патологоанатома, Сергей увидел множество ссылок: оказывается, Янис Орестович руководит кафедрой патологической анатомии в Саратовском мединституте и дает множество интервью местным средствам массовой информации по одному громкому и скандальному делу, связанному с врачебной ошибкой и некачественным оказанием медицинских услуг. Обрадовавшись тому, что Пурвитис жив-здоров, Сергей без колебаний набрал телефонный номер, даже не подумав о том, что, во-первых, за эти годы номер мог и измениться, причем не один раз, а во-вторых, Пурвитис мог напрочь забыть молодого судебного медика, который всего один раз много лет назад консультировал у него «стекла».