Я уже придремывала в кресле смежного со спальней кабинета, когда входная дверь особняка хлопнула так, что содрогнулось все здание. Я удивленно вскинулась, зябко спросонья кутаясь в шаль. Шаги по коридору — резкие, торопливые. Я встала из кресла, и в то же мгновение вошел Кьер, рывком распахнув дверь. Увидев меня, он уже тише ее притворил, но все равно в движениях, во всей напряженной фигуре сквозило раздражение. Если не злость.

— Что-то случилось? — обеспокоилась я, шагнув к нему; но ответа не получила.

Не произнеся ни слова, Кьер в два шага преодолел разделяющее нас расстояние и, обхватив ладонью мой затылок, впился в губы поцелуем. Таким жадным, требовательным и напористым, что я мгновенно в нем потерялась, растворилась без остатка, подчинилась, выгибаясь послушно, как глина в руках горшечника.

— Кьер, что… — попыталась произнести я в то краткое мгновение, на которое он оставил мои губы, расстегивая, почти отдирая пуговицы блузки.

Договорить он мне не позволил. И вообще больше ничего сказать не позволил, снова заткнув рот, пока руки стаскивали с меня одежду и тонкая ткань едва не трещала по швам. Крючки корсета, завязки юбок. Голова кружилась, горячие губы обжигали теперь прикосновениями шею, плечи, грудь. И я хватала ртом ставший вдруг каким-то вязким воздух, вцепившись в твердые плечи, зарывшись пальцами в волосы, не понимая, что на него нашло, но утопая в этой яростной, злой страсти.

На пути Кьера оставалась лишь самая хлипкая из преград — тонкая шелковая сорочка, когда он подхватил меня на руки, не прекращая исступленно целовать, и унес в спальню.

Я лежала на кровати, тяжело дыша, чувствуя, как горят губы и все тело, как ноющая пульсация внизу живота становится почти невыносимой, и смотрела, как герцог торопливо обнажается. Галстук — жалобно звякнула об пол бриллиантовая булавка. Сюртук. Жилет. Рубашка…

Я почти захныкала от желания немедленно прикоснуться к этому телу, впиться ногтями в смуглую кожу, ощутить на губах ее солоноватый вкус.

Ботинки. Щелкнула пряжка ремня — внизу заныло еще сильнее. Брюки. Белье…

На мгновение он навис надо мной огромной темной тенью, и я не выдержала, застонала, выгибаясь, сама нетерпеливо раздвигая ноги, чтобы тут же ощутить его в себе. Глубоко. До упора.

Кьер почти лежал на мне, придерживал руками, полностью лишив возможности двигаться самой, вынуждая подчиниться, полностью раствориться в нем. Хриплые, рваные стоны перемежались с обрывочным шепотом на грани сознания.

Э-ри-лин.

Э-ри.

Нет, он не пил меня, словно дорогое вино, как пишут в дамских романах. Скорее жадно глотал, захлебываясь, как человек, набредший на оазис в пустыне.

Каждый поцелуй горел будто рабское клеймо.

Он трижды доводил меня до исступления, почти до потери сознания, и словно никак не мог насытиться. Только упивался моими стонами, моими криками, моими мольбами, даря невыносимую пытку пополам с опустошающим наслаждением.

А потом, пока я лежала и пыталась прийти в себя, отдышаться, вернуться в реальность, которая рассыпалась, как картинка калейдоскопа, он уснул, так ничего и не объяснив. Только плотно обхватил меня рукой — не высвободиться.

Впрочем, мне и не хотелось.

Несмотря на усталость и сладкое измождение во всем теле, я лежала без сна, терзаемая опасениями, осторожно перебирала темные пряди волос и думала о том, что все зашло слишком далеко. Так далеко, что я теперь не имела ни малейшего представления, как буду из этой ситуации выбираться.

Я проснулась от щекочущих поцелуев. Под ушком, в шею, в плечо, прямо в ухо, заставив недовольно заворчать и потянуть одеяло на голову. Маневр удался, поцелуи прекратились, и я с облегчением почти уснула обратно, когда выглянувшую из-под одеяла пятку пощекотали!

Брыкнувшись, я окончательно растеряла весь сон, но все равно поджала под себя ноги и закуклилась плотнее, не торопясь выбираться на свет божий.

— Подъем, спящая красавица, — глухо прозвучало над ухом сквозь пуховую преграду. — Дежурство подходит к концу!

Я обреченно застонала и нехотя выглянула из своего такого теплого и уютного «домика».

Кьер полулежал рядом — такой же лохматый, сонный и обнаженный, как и я.

А вот это странно. Как правило, когда я просыпалась, герцог был уже на ногах, и если не при полном параде, то умыт, причесан и одет хотя бы на нижнюю половину. В крайнем случае — в процессе умывания и одевания! Я давно привыкла к тому, что валяться в постели противоречит его деятельной натуре, и видеть его сейчас таким, здесь, было странно. А если к этому прибавить вчерашнее…

Я протерла глаза, тряхнула головой и села, прижимая одеяло к груди.

— Кьер, что вчера случилось?

Проигнорировав вопрос, он качнулся и припал губами к моей пояснице. Поцелуи двинулись вверх, обжигая, щекоча, вызывая мелкие острые вспышки удовольствия, рассыпающегося мурашками под кожей. Очень хотелось поддаться, но я с усилием отстранилась и завернулась в ткань полностью. Герцог с тяжелым вздохом упал обратно на подушки, прикрыв глаза ладонью.

— Ничего страшного, Эри. Просто мы с его величеством в очередной раз не сошлись во мнении. А не сходиться во мнении с королем — это очень утомительно и нервно.

Не было похоже, будто он врал. Но что-то определенно недоговаривал…

— Я устал. Сорвался, — видя мое недоверие, продолжил разъяснять Кьер. — Как ты заметила, со мной это последнее время бывает куда чаще, чем мне хотелось бы.

В голосе звучала горькая насмешка пополам с недовольством на собственное поведение, и я почему-то почувствовала себя так, будто вместо того чтобы как-то облегчить жизнь любимого (от этого слова, произнесенного даже просто мысленно, на пробу, внутри все екнуло, а сердце забилось быстро и панически) мужчины, только добавляю ему проблем. А думать о том, что я вообще и не должна облегчать, да и в принципе никто, ничего и никому в этой постели не должен — по крайней мере, так предполагалось изначально, — не хотелось.

— И что на этот раз не устроило его величество?

Кьер поморщился.

— Я не хочу об этом сейчас говорить, Эри. Как-нибудь потом.

Порыв ткнуть ему в то, что кое-кто требовал о всех проблемах ему докладывать, я задавила. Ладно, не хочет — как хочет. В конце концов, я вряд ли могу приставить к его светлости охрану или потребовать не ходить во дворец, раз его там обидеть могут!

Я собиралась откинуть одеяло, чтобы направиться в ванную, но Кьер меня перехватил.

— Куда?

— Домой. Ты же сам сказал, что время…

— У тебя еще больше двух часов, — сообщил коварный тип, растолкавший меня, как оказалось, чтобы подло воспользоваться! — У нас. У нас еще больше двух часов.

Спустя два с половиной часа я вошла в отчий дом свежая, сияющая и благоухающая, как того потребовала маменька.