— Вы здесь? Откуда же?

— Я был в Китае и в Японии.

— Скажите лучше — с того света.

— Разница невелика. Поверьте, госпожа, там не лучше. Что же стало с монархией Людовика XIV! Вы этого не видели, Вы не можете сравнить, но я…

— Ловлю Вас на слове, Вы — человек прошлого.

— Всем известна история его царствования. А кардинал Ришелье, если бы он вернулся… он бы сошел с ума! Неужели каналья должна царствовать? Я же Вам говорил, и королеве говорил, что господин де Морепа все погубит, потому, что все компрометирует. Я был Кассандрой, пророчествовал беду — а что с вами стало?

— Ваша мудрость оказалась невостребованной.

— Кто посеет ветер — бурю пожнет. Иисус сказал это в Евангелии, после меня, быть может, но именно его слова, а не мои были записаны, вот они и остались.

— Опять… — сказала я, пытаясь улыбнуться. Но он мне не ответил и продолжил:

— Я писал Вам об этом — я ничего не могу, мне руки связал тот, кто сильнее меня — бывают моменты, когда можно дать обратный ход. другие же, когда решение оглашено и надо его выполнять, — сейчас наступает именно такое время.

— Увидите ли Вы королеву?

— Нет, она обречена.

— Обречена! К чему?

— К смерти!

Тут я не смогла сдержать крик, встала, оттолкнула руками графа и сказала дрожащим голосом:

— И Вы о том же! ВЫ! Тоже!

— Да, я, так же, как и Казот.

— Значит, Вы знаете.

— Знаю даже то, о чем Вы не подозреваете. Вернитесь в замок, идите к королеве, скажите ей, пусть она будет осторожной — сегодняшний день может быть для нее роковым, есть заговор, замышляется убийство.

— Ваши слова наполнили меня ужасом, но ведь граф д’Эстэн обещал…

— Он испугается и спрячется.

— А господин де Лафайет?…

— Он надутый пузырь, в данное время решается — быть ли ему орудием или жертвой. В полдень все будет решено.

— Вы бы могли оказывать великую услугу нашим правителям, если бы Вы этого хотели.

— А что, если я этого не могу?

— Как?

— Да, не могу. Насколько я понимаю, меня не слушают. Час отдыха прошел, решения Провидения должны быть исполнены.

— Чего же они хотят?

— Полного уничтожения Бурбонов. Их изгонят ото всюду, где они царствуют, и меньше, чем за столетие они станут вновь простыми гражданами, в различных отраслях.

— Что станет с Францией?

— Королевство, республика, империя, государство смешанное, замученное, взволнованное, разорванное. Франция перейдет от хитрых тиранов к бездарным карьеристам. Ее будут делить, резать, рвать на куски. Я не играю словами — скоро повторится то, что было при падении Рима. Гордость будет торжествовать, из гордости же отменят знаки отличия, не из благих побуждений — нет, из тщеславия. Из тщеславия же их восстановят. Как дети играют в куклы и в войну, французы будут играть в титулы, в должности, в ордена. Все, вплоть до фурнитуры Национальной гвардии, станет им побрякушкой. Люди с непомерным аппетитом съедят все кредиты. Сегодня делают революции из-за пятидесятимиллионного дефицита, а при диктатуре филантропов, горе-ораторов, долг государства составит несколько миллиардов.

— Вы страшный пророк. Когда увижу я Вас вновь?

— Вы меня увидите еще пять раз, дай бог шестого не будет.

Признаюсь, у меня не было желания продолжать такой торжественный, мрачный, пугающий разговор. Присутствие графа Сен-Жермена давило мне на сердце тяжким грузом, как страшный сон. Как мы меняемся с возрастом, с каким безразличием, иной раз с каким отвращением мы видим тех, кто раньше нам нравился. В тот момент я находилась в таком положении, к тому же меня беспокоила опасность, в которой королева находилась. Я не стала настаивать — может быть, если его упрашивать, граф пришел бы к королеве. После небольшого молчания, граф добавил:

— Я Вас больше не задерживаю, город уже неспокоен. Как Аталия697, я просто хотел посмотреть. Сейчас я сяду в дилижанс и отправляюсь в Швецию. Там готовится тяжкое преступление, которое я постараюсь предотвратить: меня интересует Его Величество Густав III, он стоит больше, чем молва говорит.

— И он находится под угрозой?

— Да. Нельзя больше говорить "счастливый, как король" н особенно нет — "как королева"698.

— Прощайте же, граф. Право, я бы предпочла ничего не знать.

— Такова судьба тех, кто открывает людям правду: шарлатанов приветствуют, а тем, то говорит то, что будет, выражают лишь презрение. Прощайте, мадам, и до свидания.

Он ушел, и я осталась, погруженная в глубокие думы, в нерешительности — должна ли я рассказать королеве об этой встрече? Я решила подождать до конца недели, и если она будет богата печалями — промолчать. Наконец я встала, спросила у Лароша, увидел ли он графа Сен-Жермена, когда тот прошел.

— Какой граф? Министр?699

— Нет, этот уже давно умер. Другой.

— А, тот хитрый фокусник! Нет, не видел. Что ли Ваше сиятельство с ним встретилось?

— Он только что вышел, он прошел мимо Вас.

— Наверное, я отвлекся, я его не заметил.

— Быть такого не может, Вы меня разыгрываете.

— Чем хуже становятся времена, тем больше я испытываю к вам уважения!

— Как можно, неужели он не проходил эту дверь?

— Я этого сказать не могу, просто я его не заметил.

— Наверное, он сделался невидимым, ничего я не понимаю"700.

Для того чтобы придать своему "творению" больший размах, Ламот-Лангон утверждал, что он нашел прикрепленную к "оригиналу" своей рукописи записку, написанную рукой самой госпожи д’Адемар, датированную 12 мая 1821 г., с указанием времени пяти остальных встреч с "невидимкой": "Я виделась с графом Сен-Жерменом, каждый раз к моему великому изумлению, в день убийства королевы701, незадолго до 18 брюмер702, на следующий день после смерти графа Энгиенского703, в январе 1815 г.704, и накануне смерти графа де Бэрри705. Бог решит о времени следующего визита"706. Ламот-Лангон попытался укрепить гипотезу о долгожительстве графа, рассказав о разговоре между госпожой д’Адемар и графом де Шалоном, в Париже. "Вернувшись из своего посольства в Венеции, в 1788 г., последний сказал мне, что встретился с графом Сен-Жерменом на площади Сан-Марко, накануне своего отъезда отсюда в Португалию"707. Граф де Шалон действительно был представителем Франции в Венеции начиная с 1786 г.708. Однако он уехал из Италии в начале 1789 г. и был заменен маркизом де Бомбелль, которого де Шалон сменил в Лиссабоне709.

Без всякой связи с гипотезой Ламот-Лангона немецкий ученый-библиограф и биограф Е.М. Эттингер издал следующий удивительный рассказ: "В 1835 г. я находился в Париже. Было воскресенье, и по обыкновению я сходил в салон Жюля Жанэна, на улице де Турнон, дом 8710. Было около восьми вечера, я находился в бильярдной, когда зашел человек, внешне ничем особо не выдающийся.