добралась сюда; но когда она ответила собеседнику, я буквально почувствовала ее голос всем телом, хоть и не разобрала слов. Казалось, она полностью контролирует помещение. Это походило на вулканическое заклинание, которым я воспользовалась, чтобы снести Шоломанчу.

Высокий мужчина, прислонившись к колонне, читал газету; на нем был элегантный старомодный костюм, шляпа, кожаные ботинки, массивные старинные часы на запястье, а под мышкой – трость с набалдашником в виде волчьей головы. Казалось, он перенесся в анклав вместе с самим вокзалом, а значит, наверняка нарочно добивался этого впечатления. Например, для путешествий во времени. Это великолепная боевая техника, хотя она мало кому дается. Насколько я понимаю, нельзя вернуться в прошлое и что-то изменить – можно лишь устремиться в обратном направлении с максимальной скоростью, чтобы как бы перестать быть в настоящем, а затем выскочить в нем же, но в другом месте, без физического перемещения, без щитов, установленных в двух точках.

Девушка с белыми волосами и розовыми и зелеными прядями сидела на полу в уединенном уголке, закрыв глаза. На ней было тоненькое черное платьице – и никакого оружия на виду. Она казалась смутно знакомой, и я ее скоро вспомнила – она окончила школу в том году, когда я поступила: выпустилась без отличия, но все-таки выбила себе гарантированное место в анклаве вскоре после открытия полосы препятствий. Она устроила демонстрацию для нескольких выпускников из крупнейших анклавов и в одиночку прорубилась через все препятствия. Меня, разумеется, не приглашали, поэтому я не знала, как она это сделала, но специализировалась она по алхимии, и явно не зря рядом с ней на полу лежал маленький пузырек с зельем. Руки у нее были судорожно сжаты – очевидно, она не горела желанием повторять.

Но такова цена за ловкий трюк, который ты выкидываешь, чтобы попасть в анклав. Члены анклава ожидают, что ты его повторишь, когда им понадобится. Таким был и мой план – по крайней мере, я так думала в течение трех первых лет в школе: обменять свою силу на место в крупном анклаве, где мне дадут пожизненный приют, просто чтобы иметь меня в резерве на крайний случай. Например, если грянет война анклавов. И теперь, когда мы стояли на пороге именно такой войны, я не нуждалась в объяснениях.

Никто нас не остановил. Женщина на скамье гулко сказала: «Балтазар», когда мы проходили мимо, и кивнула ему, будто не заметив, что мы тащимся следом.

– Руфь, Гровер, привет, – кивнул Балтазар, не замедлив шага.

Мы достигли узкой железной лестницы, ведущей вниз. Спустившись из ярко освещенного зала в темноту, мы на некоторое время ослепли; мрак рассеялся, только когда мы добрались до площадки и оказались в узком, застеленном плюшевым ковром коридоре особняка конца девятнадцатого века. Элегантные деревянные двери с ручками посередке чередовались с тусклыми лампами под зелеными абажурами на медных кронштейнах.

Это место, в отличие от вокзала, было далеко не таким настоящим. До двери с табличкой «33» понадобилось всего несколько шагов. Балтазар распахнул ее и впустил нас. Я не сразу поняла, где оказалась, – и замерла на пороге красивой гостиной.

Я-то думала, что мы пойдем в зал совета, в какой-нибудь сад или библиотеку… А он привел нас к себе домой.

Разумеется, я не могла развернуться и сказать: «Нет, не надо, выпустите меня отсюда». Но мне очень этого хотелось, потому что здесь жил Орион, здесь был его дом, и вот я пришла сюда, а его нет. Меня тянуло обойти всю квартиру, найти последние воспоминания о нем, любые обрывки, которые я могла бы собрать, и спрятать – и цепляться за них, как цепляются за забытые места.

По меркам заурядов это была так себе квартирка, из тех, что риелторы называют «уютными», имея в виду, что она невелика. По меркам анклава она была огромной и имела почти немыслимую роскошь – окна. Одна из стен гостиной почти полностью состояла из зеркальных стекол в красивых железных рамах, а по ту сторону виднелся сад – сад снаружи, в реальном мире. Он походил на внутренний дворик городского дома, площадью всего три-четыре метра, однако кирпичные стены были увиты плющом и розами, а на земле стояли растения в горшках. Окна, разумеется, не открывались – в анклаве не делают настоящих окон в наружный мир, поскольку сквозь них попытаются проникнуть десятки злыдней, – но все-таки это были настоящие солнце и зелень.

Другую стену полностью занимали книжные полки и камин, перед ним стояли маленькая кушетка и два больших удобных кресла. На полу лежал коврик, на котором едва хватило бы места играющему ребенку. Фотографии на полках я не могла разглядеть, но на них явственно был кто-то сереброволосый.

– Располагайтесь, – сказал Балтазар, и это прозвучало как приглашение пойти и удавиться, чего мне и хотелось. – Я позову Офелию. Хлоя, пожалуйста, покажи девочкам буфет, если они проголодаются.

Мне ничего не было нужно в буфете. Я предоставила Хлое демонстрировать остальным изящный старинный шкаф, содержащий множество освещенных ящиков; он напоминал древние автоматы с закусками, которыми мы наслаждались каждый год на спортивном празднике (если бы эти автоматы были полны вкусной еды, которую действительно хочется, и отполированы до блеска, а не покрыты столетним слоем сажи и грязи). Я медленно пошла по коридору к закрытой двери в дальнем конце. Сначала я миновала что-то напоминающее гараж – это была мастерская, в которой, по рассказам Ориона, отец пытался найти ему занятие; справа, через приоткрытую дверь, на стене виднелось зеркало: в нем отражались большая кровать под балдахином, серые бархатные драпировки и москитная сетка, тускло поблескивающая в свете лампы. Когда я остановилась, чтобы посмотреть повнимательней, зеркало затуманилось, и, казалось, кто-то из его недр взглянул на меня; тут Моя Прелесть тревожно пискнула, и я заспешила дальше, прежде чем зеркало успело спохватиться.

Я долго стояла перед закрытой дверью. Мне не хотелось ее открывать. Не хотелось почти так же сильно, как открывать техническую шахту в Шоломанче и спускаться в выпускной зал, где ждали Терпение и Стойкость. Никто не заставлял меня лезть в шахту, школа обошлась без принуждения. Но все равно я ее открыла, потому что уйти не могла, поэтому выбора не оставалось.

Ориона в комнате не было. Во всех смыслах слова. Комната выглядела совсем как на фотографии в глянцевом журнале, рекламирующем игрушки для мальчиков. Бита, бейсбольный мяч, футбольный мяч, баскетбольный мяч и кольцо на двери, мяч для регби, ракетка и теннисный мячик, все еще в магазинной обертке, еще какой-то мяч, удочка, два фотоаппарата, машинка с пультом управления, три набора