– Ну что, нашли кого-нибудь?

Эмма кивнула.

– Это Тодд, – сказала она настолько хриплым голосом, что едва не поперхнулась. – Его надо достать отсюда.

– Он жив? – спросил Ларс, когда мужчины начали пробираться сквозь завал.

– Не знаю. Сейчас проверю.

Опустившись на колени, Эмма взяла Тодда за руку и дрожащими пальцами осторожно обхватила запястье.

«Пожалуйста, – думала она. – Пожалуйста».

Пульс прощупывался – очень слабый, но он был.

– Да, – сказала Эмма и заплакала. – Еще жив.

Вдруг потянуло сквозняком, и в холле послышались быстрые тяжелые шаги.

– «Скорая» приехала, – сказал Ларс.

У Тодда пошевелились пальцы и дрогнули веки.

– Слава Богу, – сказала Эмма. – Слава Богу.

Стоя у открытой двери, Гвен наблюдала за тем, как Ларс с другими мужчинами снимает тяжелую балку с ноги Тодда. Ему уже поставили капельницу и дали обезболивающее, но он по-прежнему не отпускал от себя Эмму. Парочка держалась за руки, точно новобрачные.

Гвен ловила на себе сочувствующие взгляды, никто не поздравлял ее со счастливым спасением жениха. Должно быть, всем стало ясно, что кольцо, которое подарил ей Тодд, ничего не значило. Случилась беда, и ему оказалась нужна Эмма.

Когда Тодда подняли на каталку, Гвен едва не задохнулась от злости. Она уже рассказала родителям про помолвку и даже отправила фотографию кольца лучшим подругам. Да как он смеет так поступать с ней? Да лучше бы он умер, чем унижать ее подобным образом. Тогда, по крайней мере, сочувствие было бы оправданно. Гвен бы сделала подобающее лицо, носила кольцо как напоминание об утрате, и все вокруг восторгались бы ее мужеством. А то, что она уступила Тодда Эмме, осталось бы ее маленькой тайной.

Тодда пристегнули к каталке и повезли к выходу, и только теперь он выпустил руку Эммы. Когда его провозили мимо Гвен, она не чувствовала ничего, кроме ненависти. Она оставила родительский дом и мчалась всю дорогу сюда, чтобы быть кинутой. А Арчи? Тодд уже отказался отдавать его. Он что, решил, будто Гвен доставит его домой?

Тодд унизил и бросил ее, а сам целехонек. Пустяки, несколько царапин и ссадин. Гвен сжала кулаки, желая, чтобы отыскался способ ударить его в ответ, чтобы ему было так же больно, как ей.

Она задумалась, вспомнив о собаке, тихо лежащей в переноске в номере, и поняла, что такой способ есть.

На посту Эмма назвала свою фамилию и расписалась. Медсестра только что заступила на дежурство, но она узнала Эмму и поинтересовалась, как дела.

– Сотрудники присматривают за отелем, а гости по большей части выехали, – Эммапосмотрела на двустворчатую дверь, отделявшую зал ожидания от больничных палат. – Поэтому я решила заглянуть и узнать, как он.

– Конечно.

Женщина понимающе улыбнулась, и Эмма отвела взгляд. Она заглядывает в больницу второй раз за утро и третий – с тех пор как Тодда госпитализировали. Сейчас уже все на этаже, наверное, думают, что они любовники. Она могла бы попытаться их разубедить, но что толку?

«Люди верят в то, во что хотят верить, – говорила она себе. – Так что радуйся, пока можно».

– Как рука? – спросила медсестра, указывая на загипсованную по локоть левую руку Эммы.

– Неплохо, – она пошевелила пальцами. – Врач сказал, там микротрещина. Без рентгена я бы и не догадалась.

– Ну, правила вы знаете.

Женщина дала Эмме халат, подождала, пока та обработает руки антисептиком, и, нажав на кнопку, открыла двустворчатую дверь.

Комната Тодда была пятой по правой стороне и рассчитана на двоих, но вторая кровать пустовала. Идя по коридору, Эмма избегала смотреть в другие палаты, зная, что везде только одно – горе и болезни. Она заметила, что посетители старались вжаться в стены, держались неуверенно и сконфуженно, тогда как пациенты выглядели практически одинаково. Словно, облачившись в халаты, люди теряли индивидуальность и отличались друг от друга лишь тем, открыты ли у них глаза.

Сестра в зеленом хирургическом костюме прошла мимо и улыбнулась. Эмма остановилась.

– У него были посетители? – спросила она.

– По-моему, нет.

Женщина вернулась назад и заглянула в листок, висевший на крючке у палаты.

– Нет, – сказала она. – Похоже, к нему ходите только вы.

Эмму охватила злость. Понятно, почему матери нет рядом с Тоддом – даже если она получила голосовое сообщение от Эммы, она живет слишком далеко и не сможет добраться быстро, а Клэр, скорее всего, понятия не имеет, что случилось с братом. Но где Гвен? В конце концов, она его невеста, ну, по крайней мере, была ей. Это Гвен должна сидеть у постели Тодда, а не она.

Я знала, что моя неприязнь к ней не беспричинна.

Зайдя в палату, Эмма ощутила запах антисептика. Свет был приглушен, а телевизор выключен. Помимо сломанной ноги, порезов на лице и вывихнутого плеча, Тодд получил небольшое сотрясение мозга. Признаков необратимых повреждений не было, но врач сказал, что внешних раздражителей должно быть как можно меньше, пока он полностью не выздоровеет.

Одеяло вокруг Тодда было аккуратно подоткнуто, дышал он ровно, и это успокаивало. Эмма пододвинула стул и села. Она не хотела его будить. Ей было достаточно просто тихо посидеть здесь, зная, что с Тоддом все в порядке. А после всех откровений, свалившихся на нее за последние несколько часов, ей нужно было просто посидеть и подумать. И столько всего требовалось обмозговать.

Почему?

Этот вопрос она задавала себе со вчерашнего дня и по-прежнему не знала на него ответа. Почему человек, который фактически руководил гостиницей почти двадцать лет, вдруг решил ее уничтожить? Все это время Эмма винила себя в проблемах «Спирит Инн», а Клифтон из кожи вон лез, чтобы подорвать ее веру в себя. Если бы он по-настоящему воткнул ей нож в спину, вряд ли было бы больнее. Какой же наивной она была, что не подозревала его, и какой дурой.

Возможно, я это заслужила.

И дело было не только в продуктах. Среди того, что упало с потолка, она обнаружила второй комплект бухгалтерских книг, из которых явствовало, что он обворовывал гостиницу на протяжении нескольких лет. Даже если бы ей удалось убедить банк пересмотреть требование о погашении задолженности, платить было нечем. В лучшем случае она могла бы продать гостиницу и уехать.

– Привет.

Эмма вздрогнула. Она не заметила, как Тодд проснулся. А он, должно быть, лежит и не понимает, почему она сюда все ходит и ходит.

– Как ты себя чувствуешь? – спросила она.

– Как Цыпленок Цыпа, – Тодд скривился.

– Я позвонила твоей маме, чтобы все рассказать, но пришлось оставить голосовое сообщение. Если дашь мне номер Клэр, я и ей позвоню.