отлично проводим время. Я говорю, как мне нравится быть в такой дали от всего на свете и как быстро я привык к отсутствию всех вещей, которые делают жизнь более комфортной.

Мама спрашивает меня про подорожник. Мы смеемся. Не дав маме возможности спросить, не может ли она поговорить с Боазом, я притворяюсь, будто пропадает связь.

Между прочим, вот чего я не знал про путешествие пешком вдоль больших дорог. Шоссе обычно звучит, как аккордеон. То громче, то тише, то громче, то тише — в зависимости от того, насколько далеко вы от него ушли.

Гравий шуршит под ногами, будто россыпь «грейп-натс»[28].

Птицы пищат, как малыши на детской площадке.

Вот про что я думал, когда это случилось. Про звуки.

Сказать, про что думал Бо, невозможно. Мы с ним не переговаривались несколько миль. Да и не о чем особенно было говорить. Мы ничего такого необычного не видели, так что держаться можно было только за собственные мысли.

Вспоминая это происшествие, я понимаю, что к этому моменту мимо нас довольно долго не проезжали машины. Но тогда я этого не заметил. На некоторые вещи в дороге перестаешь обращать внимание.

Я даже не услышал звук ее мотора.

В общем, белая «тойота»-пикап едет слева от нас, и Боаз вдруг головой вперед ныряет в заросший сорняками пыльный кювет справа. И не просто ныряет — он еще закрывает затылок руками.

Когда я подбегаю к нему, брат тяжело дышит.

— ЧТО ЗА ФИГНЯ?! — кричу я.

Первая мысль у меня была, что пикап его каким-то образом задел. Но это невозможно. Я вел себя так, как учил меня абба во время наших прогулок по окрестностям, чтобы со мной ничего не случилось, то есть я шагал дальше от дороги, чем Бо.

Вторая мысль была такая: из окошка машины что-то выбросили, и от удара Бо отлетел в канаву.

Я боюсь к нему прикасаться. Он просто лежит лицом вниз и тяжело дышит.

— Ты в порядке?

Боаз медленно поворачивается и садится. Отряхивает пыль с коленей. Вытягивает руки над головой:

— Нет.

— Что-то сломал?

Брат закрывает лицо руками и издает звук, который отчасти похож на смех, а отчасти на отчаяние.

— Боюсь, у меня материнская плата накрылась.

Глава пятнадцатая

— Бинго, — говорит Перл. Она наконец связалась со мной по телефону.

Мы снова идем вдоль дороги. Я держусь на несколько шагов позади брата, но на этом расстоянии особо не посекретничаешь.

— Что узнала?

— Кучу всего. Обо всем. Не уверена, что ты сильно ценишь меня за это, но я что-то типа непризнанного гения. Но мы не можем весь день восторгаться моими умственными способностями. Поэтому я просто расскажу тебе, что мне известно о календаре предстоящих событий в столице нашей родины.

— Давай.

— Будет выставка собак. Похоже, здоровенная. Устраивает Ассоциация селекционеров Северной Америки.

— Дальше.

— Премьера современной датской оперы.

— Перл!

— Ладно. Серьезно, Леви, это было довольно просто. Даже не понимаю, почему ты не додумался сам поискать раньше, но я и сама до этого тоже не сразу дошла, поэтому делаю тебе скидку. Там будет многолюдное шествие. В поддержку армии. На Национальной аллее. Будет выступать какой-то суперский кантри-певец, которого мы, по идее, должны знать. Там готовятся к колоссальному наплыву народа. Похоже, в Конгрессе готовят какой-то законопроект о сокращении финансирования Пентагона.

— Ага…

— Похоже, ты не слишком уверен, что все так и есть.

А я уже больше ни в чем не уверен. Но выглядит все логично. И даже очевидно.

Но есть у меня одна идея, которая меня разбудила посреди ночи. Идеи часто ко мне приходят именно ночью. У них словно бы распорядок дня другой, не такой, как у меня. Вслух я об этом сказать Перл не могу, потому что Боаз может услышать. Некуда мне деться с дороги. Никуда не уйдешь и дверь за собой не закроешь. Но идея у меня вот какая: может быть, это все из-за Кристины.

Может быть, весь этот долгий поход из-за любви к красивой девушке. Может быть, Боаз откуда-то знает, что она там со своим бойфрендом Максом, и он вздумал ее отбить.

Либо это, либо брат решил участвовать в марше поддержки армии. Обе идеи кажутся достоверными, но при этом совершенно невероятными.

— А как там у вас с Цимом?

— Никак.

— Ну, как скажешь, сахарок.

— Ой, Леви! Ты же меня знаешь. Это просто флирт.

— Но речь о Циме. Ты его ненавидишь.

— А тебе никто разве не говорил, что «ненавидеть» — это слишком грубое слово?

— Одно из твоих любимых.

— Точно. А ты, к примеру, знаешь, что Ричард читает? То есть читает по-настоящему. Для удовольствия. Он не зануда. Он, типа, умный.

— Конечно же Цим умный. И потом, а как же Мэдди Грин?

— Леви, ты на неприятности нарываешься?

Может, и нарываюсь. В таких делах Перл обычно права. Сам не знаю, почему мысль о том, что Перл и Цим теперь вместе, меня так сердит. Я люблю Перл, но я в нее не влюблен. Может, я просто опасаюсь, что ребята обойдутся без меня.

— Нет, — отвечаю я. — Просто немножко поддразниваю тебя. У друзей так заведено, и я просто пытаюсь делать свою работу.

Идиотский загар у меня получается — хожу в темных очках без бейсболки. Вокруг глаз — белые круги, а все остальное красное. Я говорю Боазу, что мне нужна бейсболка.

— Значит, купим тебе бейсболку.

Час спустя мы останавливаемся возле магазина ношеной одежды.

— Подожди здесь.

Колокольчик, привязанный к двери, звякает, когда брат закрывает за собой дверь, а я остаюсь один перед витриной.

Я устал. Просто жутко устал. Мама, бывало, говорила мне, что скука — это состояние психики, но мне кажется, что скука может быть и физическим состоянием. У меня ноги заскучали от постоянной ходьбы.

Снова звякает колокольчик.

— Вот, держи.

Брат протягивает мне купленный им головной убор.

— Ты, наверное, шутишь?

— Не-а. Надевай.

Боаз держит в руке холщовую панамку с широкими полями и зеленой ленточкой по кругу. Вся панама украшена крупными розовыми розами.

— Я не могу это надеть.

Брат нахлобучивает панаму мне на голову:

— Если она тебе так не нравится, может быть, научишься лучше играть в блек-джек.

* * *

Сегодня я почти уверен в том, куда мы направимся ближе к вечеру. Это адрес, записанный на фоне Атлантического океана: 314, Илив-стрит, Риверсайд, Нью Джерси.