Письмо немножко удивило Алика. Оно было от Лешки. За все годы его учебы это случилось впервые. Лешка не любил и не умел писать письма.

Впрочем, странного ничего не было. Алик тоже впервые за все эти годы уехал, не попрощавшись с другом. И теперь вполне оправданно ожидал разгона, вкривь разрывая конверт.

Привет!

Сначала хотел на тебя обидеться, но потом решил, что на дурака обижаться не стоит. Это я по поводу твоего скоропалительного отъезда.

Если я правильно понял, то уехал ты из-за того, что поссорился с ней.

Недавно ее встретил в городе, спросил про тебя. Она сказала мне то же самое, что твоя мама: уехал, потому что профессор вызвал. Спрашиваю, когда приедешь, а она: мы не переписываемся, не перезваниваемся. И вообще, что ты жениться хочешь. Поехал невесту выбирать. Может, мол, зимой уже с женой приедет. И смеется.

Я ни фига не понял. Это ты ей такую чушь наплел? Или она сама придумала?

Короче, конечно, дело ваше, но мне кажется, вы оба идиоты.

Ладно, забыли. Зимой приедешь – расскажешь все, что посчитаешь нужным.

Больше писать не о чем.

О Галкиной дочке ты, наверное, побольше моего знаешь. Я к твоим еще не заходил. Только по телефону поздравил.

Ну все. До зимы. Потому что я вряд ли соберусь еще раз повторить подвиг и написать, а ты вряд ли ответишь.

Привет тебе от Веры и Вовки, хотя Верка на тебя, по-моему, здорово обиделась.

Будь здоров. До встречи.

Леха К.

Почерк у Лешки был жутко неразборчивым, и Алик минут пятнадцать разбирал его каракули.

Он добросовестно дочитал письмо до конца и снова вернулся к середине:

«Спрашиваю, когда приедешь, а она: мы не переписываемся, не перезваниваемся. И вообще, что ты жениться хочешь.

Поехал невесту выбирать. Может, мол, зимой уже с женой приедет. И смеется».

Алик перечитал этот кусочек раз пять. Автоматически, почти не понимая смысла.

Потом он отложил листочек, глянул на криво разорванный конверт, и накатило бешенство.

Он представил себе всю эту сцену в лицах: смущенного, от волнения запинающегося на каждом слове Лешку и смеющуюся Татьяну.

Как все просто! Он страдает, с ума потихоньку сходит, а она смеется!

В стену огромным кулаком, как кувалдой, стучал Сеня. Это был условный сигнал. Алика приглашали сыграть партию в шахматы и выпить бутылочку пива. Видимо, Сеня решил развлечь его, по-своему истолковав недавнюю нелюбезность.

Сперва Алик только поморщился и проигнорировал его стук, но сигнал повторился. Алик со всей силы долбанул по стене и заорал, кажется, на весь этаж:

– Я же сказал – мне некогда!

За стенкой наступила тишина.

Перед глазами снова и снова вырастали то Лешка, то Татьяна. И смеялась уже не одна Татьяна. Смеялся Лешка. Весело и торжествующе. И это уже походило на бред.

А что же ей плакать, что ли? Тем более перед Лешкой.

Алик пытался собраться с мыслями, сосредоточиться, оправдать ее.

Это она все так, шутя. А Лешка принял за чистую монету.

Ни о какой женитьбе в Москве и речи никогда не шло. Никогда! Тогда почему же?..

Она что, решила, что ему пора остепениться?! В этом возрасте вполне оправданна тяга к тихой семейной жизни?! Отказала одна, согласится другая?

Да это же идиотизм! Неужели она могла такое подумать?

Или нет! Она думает: быстрее женится, быстрее все забудет!

Вот так! Скорее всего так! Боится его возвращения? Преследований? Дура! Все равно дура! Хоть так, хоть эдак!

А вот взять да и вправду жениться! Ей назло!

Хватит! Нужно успокоиться! Взять себя в руки!

Алик перестал бормотать и долго смотрел в одну точку. Хотелось выпить. Не выпить, а напиться. Водки. Только водки.

Алик пожалел, что рано ушел с дня рождения. Там была водка, и ему никто не мешал набираться. Ну да! Он же не знал тогда о письме. А письмо с пятницы. А он не знал.

Стоп! Лучше сообразить, где напиться. Вернуться на день рождения? Не подходит. Пойти к Сене? Он же звал. Но у него только пиво. А пиво сейчас не спасет. Можно купить водки и завалиться к нему с бутылкой. Сеня не поймет. Он пьет только пиво. А сейчас нужна водка. Именно водка.

Алик отшвырнул письмо, вытащил из стола последнюю купюру и пошел в магазин.

Водка только по талонам. А талоны свои он за ненадобностью давным-давно передал ребятам.

Выручила юркая старушка, таинственно поманив за собой сухим скрюченным пальцем.

– Тебе одну? – требовательно шептала она, назвав цену.

Вообще-то Алик собирался взять две, но теперь купюры едва хватало на одну, и он, молча кивнув, расплатился. Бабка с оглядкой вытащила бутылку, Алик тоже с оглядкой взял ее, сунул за пазуху и быстро пошагал к общаге.

Сначала Алик хотел позвать Сеню – пить в одиночестве было как-то не очень прилично. Однако хотелось именно в одиночестве. В совершенном одиночестве.

Он заперся изнутри и открыл бутылку. Стакан оказался грязным, идти в кухню мыть его не хотелось, и Алик глотнул из горла. Первый глоток обжег гортань и приятной жаркой волной почти мгновенно разлился по всему телу. Алик выдохнул, улыбнулся и глотнул еще.

После пятого или шестого глотка мир покачнулся и стал гораздо проще. Гораздо проще.

Татьяна над ним смеется? Ну и пусть! Пусть смеется, потому что смеется первая. А последним будет смеяться он. А смеется тот, кто смеется последним. А вот это уже банальность. Ну и пусть!

Сейчас он позовет Сеню, они сыграют в шахматы и попьют пивка. Сеня – хороший малый, только болтливый.

Алик пока болтать не хотел и за Сеней не пошел. Тем более бутылка одна. А вдруг и Сеня захочет выпить? Алик смерил взглядом содержимое бутылки и решил, что делиться не стоит. Шахматы как-нибудь в другой раз. Или нет! Просто он сейчас допьет свою бутылку и пойдет играть в шахматы.

А Леха тоже еще тот фрукт! Зачем написал все это? Чтобы душу лишний раз потравить?

Да нет! При чем тут Леха? Сам виноват. Мог бы перед отъездом все ему рассказать. Он же ничего не знает.

Водка подходила к концу. Алика немножко мутило, но на душе стало спокойнее. Он блаженно растянулся поперек койки и прикрыл глаза.

К Сене пойдет завтра. Неудобно заявляться к человеку таким пьяным. Впрочем, он не пьян. А если пьян, то совсем чуть-чуть. А времени всего восемь вечера. Он сейчас немножко поспит и пойдет к Сене. Интересно, осталось у Сени пиво?

При мысли о пиве замутило сильнее, он подтянул под голову подушку.