– Я тогда сомневался, но теперь уверен. Таким специфическим приемам обучали в годы войны немецких диверсантов. А растяжка? Это ведь тоже их методы!.. Марусенька, похоже, мы с вами наконец-то вышли на след! – с охотничьим азартом воскликнул Полевой. И сразу сник. – Но каким же должен быть наш следующий шаг? Что-то я не соображу…

Маруся поделилась с ним соображениями о связи между убийством Семена, покушением на Пожарского и отравлением Серафимы.

– Хочу посмотреть, какую информацию собирала Сима, какие письма писала… Надеюсь найти что-нибудь, что натолкнет нас на дельные мысли.

– Одобряю, – кивнул Полевой, – и жду результатов вашего, Марусенька, поиска.

31

Библиотека со дня смерти Серафимы была закрыта, но начальник Дома офицеров Артемьев разрешил Марусе взять ключ. Юрий не стал допытываться, зачем ей это нужно, понял, что для дела, а не из праздного любопытства.

Первые минут десять-пятнадцать Маруся боролась с нахлынувшими чувствами, но затем взяла себя в руки и углубилась в изучение той самой пухлой дерматиновой папки, которую Сима спасала во время пожара.

В папке оказалась документация Совета ветеранов, которую Серафима содержала в идеальном порядке. В отдельной тонкой картонной папочке лежали копии запросов в Министерство обороны, которые отправляла Сима, и полученные ею ответы. И запросы, и ответы были стандартные, в глаза ничего не бросалось.

Маруся уже хотела отложить эту папочку в сторону, когда спохватилась, что не увидела в ней никаких следов письма по поводу затерявшейся награды фотографа Василия Ионовича Гвоздарева. Пропустила, наверное. Перелистала еще раз. Странно. Может, она неправильно поняла Симу и та только собиралась написать такой запрос? На всякий случай можно спросить у Кати, вдруг та в курсе… Если письмо не отыщется, придется написать его самой, благо образцов достаточно. Награда должна в итоге найти героя!

Перед тем, как сложить все документы обратно в дерматиновую папку, Маруся взяла лист бумаги и выписала все фамилии, имена и отчества, фигурировавшие в запросах Серафимы. В самом низу перечня, который получился не таким уж и длинным, приписала: «Гвоздарев Василий Ионович».

«Почитаю на досуге, – подумала она, – вдруг найду что-нибудь любопытное…»

На досуге – если, конечно, можно назвать досугом вечер после напряженного рабочего дня – Маруся положила перед собой три списка и начала их изучать.

Первый список – те, кто бывал у Серафимы в доме, второй – те, кто заглядывал к ней в комнатку за библиотечными стеллажами. Третий – те, по поводу кого Сима Панина писала запросы в Минобороны. В первом списке нашлось немало пересечений со вторым и почти столько же – с третьим. У второго с третьим пересечений обнаружилось меньше. У всех трех списков – только два. Одним из них стал Василий Ионович Гвоздарев, что было вполне объяснимо, фотограф в последнее время тесно общался с Серафимой и помогал ей в оформлении экспозиции. Еще одним человеком, чье имя значилось во всех трех списках, оказался некто Степан Андреевич Пищик, шестидесятилетний житель Чкаловска. Фамилия показалась Марусе смутно знакомой. В любом случае о Степане Пищике нужно было навести справки. А заодно узнать, не является ли он владельцем «Москвича»…

Запрос о затерявшейся награде Гвоздарева так и не нашелся: если он, разумеется, вообще существовал. Поэтому Маруся написала новый. Да, у нее и без того хватало дел, и возню с письмом можно было, наверное, отложить на потом. Но она считала своим долгом доделать незавершенное Симой, к тому же речь шла об интересах симпатичного Марусе человека Василия Ионовича.

Марусе хотелось исполнить свой долг как можно быстрее, поэтому она попросила начальника гарнизона Дремова ей посодействовать.

– Борис Евгеньич, простите, что беспокою по пустякам, но вы не могли бы от своего имени… поторопить там кого надо? А то ведь отложат в долгий ящик, и мы не только к девятому мая не успеем, но, чего доброго, и к следующему новому году…

– Отставить извиняться! В таком важном деле, как увековечивание подвига наших ветеранов, пустяков быть не может. Не беспокойся, Мария Васильевна, у меня в архиве Минобороны есть кое-какие связи, люди отзывчивые, должны помочь…

Два следующих дня Маруся была с раннего утра до позднего вечера занята в госпитале: сезонная волна заболеваемости гриппом и ОРВИ практически достигла пика, медперсоналу, и в первую очередь терапевтам, приходилось держать удар.

Тем временем она вспомнила, где слышала фамилию Пищик, мало того – видела самого ее обладателя. Степан Андреевич, в годы войны – артиллерист, в мирной жизни – мастер на молокозаводе, а ныне – пенсионер, усердно посещал литкружок Дома офицеров. Он писал юморески и даже выступал с ними на концертах художественной самодеятельности. Внешность Пищика категорически не соответствовала его фамилии: Степан Андреевич был крупным мужчиной с серо-голубыми, слегка навыкате, глазами и густыми пшеничного цвета усами. Его творчество имело у публики успех, зрители от души смеялись и аплодировали, Пищик мило смущался и промокал носовым платком обрамленную ореолом седых кудряшек блестящую лысину.

Идея подозревать Пищика в чем-либо, а тем более в том, что он – «сурок», секретный немецкий агент, вначале показалась Марусе абсурдной. С другой стороны, она прекрасно знала, что по виду ни о чем судить нельзя, преступником может оказаться человек с самой безобидной и располагающей внешностью.

Маруся уже почти придумала способ узнать, где находился и чем занимался Пищик в дни убийства Семена и смерти Симы, когда ей позвонил Дремов и сообщил, что получил из архива Минобороны телефонограмму – ответ на их запрос. Голос у начальника гарнизона был какой-то странный.

– И… что там? – осторожно спросила Маруся.

– Думаю, тебе, Мария Васильевна, надо самой увидеть. Слышал, что у вас там запарка сейчас. Я сегодня тоже допоздна работаю, если сможешь часикам к девяти-десяти вечера вырваться, будет в самый раз.

В девять Маруся уже сидела в кабинете у Дремова. Верхний свет был приглушен, зато массивный письменный стол и часть придвинутого к нему буквой «Т» стола для совещаний ярко освещала настольная лампа с зеленым абажуром. Полковник поставил перед ней стакан чаю в узорчатом подстаканнике и пододвинул вазочку с печеньем.

– Угощайся, дочка, ты, наверное, оголодала за день на работе-то? Печеньице домашнее, Лариса моя испекла. Выпечка ей удается!

– Борис Евгеньич, не тяните быка за рога! – взмолилась Маруся. – Что там за телефонограмма?

– Вот, читай, – Дремов протянул ей бланк с напечатанным на нем текстом.

– В ответ на ваш запрос от… декабря 1976 года, входящий номер… та-та-та… на основании… та-та-та-та… сообщаем, – начала вслух читать Маруся, – что Гвоздарев