Горн понял, что Нарву не удержать. Послал одного барабанщика — убили, другого — убили. Сам схватил барабан, на площадь вышел перед ратушей, встал, начал отбивать сигнал капитуляции.

Сафонов вылетел со своими гренадерами по какой-то узкой улице прямо на него. Увидев генерала с барабаном, шпагу в сторону отвел, драгун задерживая.

— Стой, робяты! Стой, говорю. Капитуляция! — и пояснил проще. — Конец! Виктория наша.

Гренадеры драгунские окружили Горна. В кольцо взяли, но фузеи уже за спину закинули, показав, что убивать не будут. Между тем, в городе продолжались бесчинства. Озверелые солдаты не могли остановиться. Бойня продолжалась.

Получив известие о капитуляции в Нарву влетел сам Петр. Видя, что его солдаты продолжают истреблять противника разъярился. Самолично заколол двоих.

— Не сметь! Не сметь убивать после сдачи! — Остальные разбежались в стороны. С окровавленной шпагой на площадь вылетел. К коменданту. Гренадеры расступились. С размаху царь влепил генералу пощечину. Орал в гневе:

— Не ты ли виноват? Не имея никакой надежды, никакого средства к спасению, пошто дрался? — за грудки схватил. Мотал из стороны в сторону. — Глянь на шпагу, генерал! — в нос клинок ему совал, в крови. — Это кровь не шведская, это русская. Я своих заколол, дабы удержать прочих от бешенства. Все из-за упрямства твоего дурного! — отшвырнул.

— В каземат его. В железо! Пусть гниет. — не глядя на Горна, приказал.

Сафонов медленно побрел назад. Ворота поискать городские. Не лезть же обратно в пролом. Афанасий, обрадованный, что барин жив, исчез куда-то, напоследок бросив:

— Я тут…по хозяйству, присмотрю кой-чего. Догоню!

Голова болела страшно от контузии, ноги дрожали от напряжения штурмового. Пытался бой вспомнить. Не получалось. Сначала лез куда-то, падал, снова лез, дрался, в него стреляли, но мимо. Отбивал чьи-то удары, колол сам. Потом на площади оказались. И все. Усталость и безразличие им овладели. Вокруг суетились какие-то солдаты, кто-то обгонял его, но поручику было все равно. Брел как-то бесцельно. Увидев узкий проулок, решил свернуть. Шум надоел. Вдруг захотелось присесть где-нибудь и одному побыть. В тишине. Шаг за шагом Андрей медленно двигался по булыжной мостовой. Переулок изгибался, и шум улицы пропал сам собой. Впереди заметил крошечный садик. Дома как бы раздвинулись, и выгородили местечко. Раскидистое дерево, невесть как проросшее среди камней, и рядом с ним скамейка.

— Вот и посижу. — подумал. Осталось еще пару домов пройти. Поравнявшись с последним вдруг стон приглушенный услышал. Даже не стон, а звук какой-то. Непонятный. Как бы застонать кто-то хочет, а ему нельзя рот открыть. Мычанье бессловесное, но такое жуткое, мороз по коже. Будто боль человек испытывает ужасную. Сафонов шпагу выдернул, к стене прижался. Кажись, отсюда. Вот из-за этой двери. Подкрался тихо. Надавил. Не поддается. Сильнее. Никак. Вдоль стены, за дверью, окно. Только высоковато. Не видать ничего с земли. Стену осмотрел. Пару камней выступало из цоколя. На них встал с трудом удержавшись, еще и шпага мешала. Заглянул и замер.

Спиной к нему стоял офицер. По форме наш, русский. Шпага в ножнах. Перед стеной, прям напротив, к балке потолочной девушка привязана за руки. Крестом. Как распята во весь рост. Из одежды на ней ничего, лицо опущено, волосы белокурые свисают. Все тело в крови. Из-за порезом множественных. Аж блестит. Офицер этот шагнул к ней, в руке нож блеснул. Голову ей приподнял, вглядываясь. Сам чуток повернулся. Нос вроде хищный, подбородок вперед выступает.

— Рот-то завязан у нее. Что ж он с ней делает? Кто ж это? — подумал Андрей. — Что-то знакомое в лице.

Темновато было внутри. Не разглядеть толком. Свет от окна падал на девушку, а лица офицера не видать. Незнакомец отпустил ее подбородок, голова упала безвольно. Одну грудь приподнял левой рукой, покачал. Большая грудь, тяжелая. Вдруг взмахнул ножом и отрезал. Просто, как кусок мясо со свиной туши. Андрей не удержал равновесие и соскользнул с камня. Тут и услышал снова стон тот непонятный. Только теперь все ясно ему стало. Шпагой ударил по окну. Рассыпалось оно от удара. В дверь бросился:

— Открывай сволочь! Убью! Что творишь, нехристь! Оставь ее.

Громыхнуло выстрелом. Пуля, просвистев мимо, обдала лицо острыми щепками. Насквозь дверь пробила.

— Нет, одному не пробиться. Подмога нужна! — со всех сил бежать бросился. Обратно на улицу. Вылетел, солдат увидел.

— За мной, братцы, скорей, там такое… — и назад. Слышал, за ним побежали, башмаками грохоча.

— Ломай! — на дверь. Ударили прикладами, раз, другой, третий. Проломили. Ворвались. Первый солдат поскользнулся на чем-то и упал на колено. Второй остановился на пороге, как на краю пропасти, руками замахал, равновесие удерживая. Остальные встали, как вкопанные. Андрей с ними. Девушка была мертва. На полу, из-под нее, растеклась огромная лужа крови. До двери аж. Одна грудь отрезанная валялась рядом, в другую был нож всажен. Тот самый.

— Господи!

— Пресвятая Богородица! — закрестились солдаты. — Хто ж сотворил такое злодейство? Как в избе пытошной! А, господин ахвицер? — к Сафонову обернулись. В глазах ужас неподдельный.

Андрей солдат раздвинул, осторожно зашел, стараясь в кровь не наступить, и бессильно на лавку опустился. Не успели! Головой замотал:

— Не знаю, братцы. Чрез окно увидел, помешать не смог. Дверь одному не под силу выломать, за вами побежал. Форма на нем была наша. Офицерская. А вот кто? Не знаю.

— Да. — солдаты опять на девушку посмотрели. — Лет шестнадцать. Не боле.

— И как такое можно?

— Ну ладно там, снасильничать девку. На то она и баба, но мучать-то так… До смерти.

— Хуже ката!

— У того работа! А энтот?

— Черт, кровищи-то скоко натекло. Ну к пособи, што ль. — один подошел, багинет из ножен вынул, веревки обрезал. Двое тело поддержали, на лавку опустили. Застыдились все наготы узувеченной. Кто-то платье разорванное в углу заметил, подобрал и укрыл.

— Пошли отсюдова. А то на нас подумают. — Загремели башмаками на выход. И Андрею, — пойдем ахфицер, мы ничем ей уже не поможем. Пойдем.

Сафонов встал с трудом, и стараясь не глядеть на мертвую, вышел вслед за солдатами. Ноги были чугунными, заплетались. Шел спотыкаясь, голову низко опустив. В глазах все стояла та картина, что увидел в первый раз, в окно. На улицу вернулись. Андрей краем глаза и заметил Фредберга, капитана в роте гренадерской. Он стоял, прислонившись к стене дома, и наблюдал за ними, когда вышли из переулка. Андрей остановился. Солдаты ушли.

— Где он был все это время? — пронзила мысль. — Как в подступе сидели помню, как на штурм пошли помню, а дальше…дальше не видел я его.

Фредберг спокойно смотрел своими белесыми голубыми глазами на Сафонова. Уголки губ чуть кривились в презрительной усмешке. Нижняя вперед подалась, а с ней и вся челюсть выпячивалась. На синем кафтане, на груди темнели пятна крови. Еще не засохшей!