Тяжелый занавес прикрывал стеклянную дверь в противоположной стене. Бёртон подошел к ней, откинул занавес и посмотрел на мощеный дворик с зеленой лужайкой позади него. Белый туман, освещенный полной луной, колыхался вокруг дома, стекал по склону, низко стелился над травой и смешивался с водой озера. Ивы на берегу карикатурно горбились и походили на закутанных в саван монахов, сошедшихся на нечестивое сборище. Бёртон подумал, что в них есть нечто ужасающе разумное. Затем он презрительно усмехнулся: идиот, это же просто деревья! Он отвернулся, прошел через оружейную, вышел из дальней двери, пересек небольшую гостиную и оказался в длинной прямоугольной музыкальной комнате, из которой, как и из оружейной, занавешенная стеклянная дверь вела во дворик.

Едва Бёртон вошел, как в фонаре кончился завод, его свет заколебался и погас. К счастью, королевский агент не оказался в кромешной тьме: сквозь щель занавеса в комнату пробивался лунный лучик, в слабом свете которого Бёртон разглядел очертания скрипок, мандолин и гитар, висевших на стенах. В углу стояла виолончель, а в самом центре комнаты — большое пианино с изящным канделябром, накрытое парусиновым чехлом. Вдоль стен стояли кресла семнадцатого века.

Бёртон завел фонарь. Из темноты проступили четкие контуры предметов, но свет почему-то казался здесь совершенно неуместным. Над широким камином висел портрет Генри Тичборна во весь рост: у его ног сидели три охотничьи собаки, в одной руке он держал стек, в другой — треуголку; длинная борода, суровое и высокомерное выражение лица… Бёртон приподнял фонарь, всмотрелся в жесткое холодное лицо и невольно отступил: осуждающие глаза сэра Генри глядели на королевского агента в упор, и его охватила такая странная тревога, что даже закололо в затылке.

— Какие силы потревожил ты, старый козел? — тихо спросил Бёртон. Ответ пришел сзади: это была тихая низкая нота, как будто кто-то нажал клавишу пианино. Бёртон застыл на месте. Аккорд повис в воздухе. Холодные пальцы бежали по позвоночнику, пока звук таял, медленно и страшно.

Бёртон резко обернулся к пианино: никого. Он выдохнул. Выдохнутый воздух сгустился у его лица. Слева от себя он заметил запертую дверь. Что-то — он еще не понял что — привлекло к ней его внимание. Он внимательно посмотрел на дверь и подпрыгнул от ужаса: фонарь закачался, по потолку и стенам побежали тени. Он никого не увидел, но определенно почувствовал, что за дверью кто-то есть.

Сэр Ричард Фрэнсис Бёртон был, без сомнения, человеком храбрым, но суеверным; к тому же он боялся темноты и всего сверхъестественного. Темный мрачный дом и так тревожил его; теперь же, оказавшись лицом к лицу с чем-то нематериальным, он задрожал всем телом, и его волосы на затылке встали дыбом. Глубоко вздохнув и подавив инстинктивное желание убежать, он подкрался к двери, положил пальцы на медную ручку и прижал ухо к холодному дереву.

С той стороны не было ни единого звука. Тем не менее ощущение чьего-то присутствия упорно не исчезало. Крепко стиснув зубы, Бёртон собрался с духом, повернул ручку и нажал плечом на дверь.

Потом он остановился.

Что это? Вроде бы он что-то услышал. Голос?

— На помощь! На помощь!

Кричат снаружи, не в доме. И опять:

— На помощь! На помощь!

Знакомый голос… Ну, конечно, Герберт Спенсер! Отпустив ручку, Бёртон метнулся к двери во двор, откинул занавес, распахнул ее и выскочил на спокойный ночной воздух. Герберт взбирался по склону, густой молочный туман клубился вокруг его ног.

— Это ты, босс? Помоги мне!

Бёртон подбежал к нему:

— Герберт! Что стряслось?

Философ бросился к Бёртону и схватил его за руку: глаза округлились, губы крепко стиснуты, зубы стучат. Спенсер явно был напуган до смерти.

— Там! — крикнул он, указывая на озеро.

Бёртон видел только туман, ослепительно-белый в лунном свете; огромной амебой он медленно полз меж стволами согнувшихся ив.

— Но, Герберт, там же ничего нет! В чем дело?..

— Босс, ты что, не видишь их?

— Их? Где? Кого?

— Там… там фигуры, — запинаясь, пробормотал философ. — Не в тумане, а из тумана!

— Какого черта! Что ты хочешь этим сказать?

— Призраки! — прошептал Спенсер, дрожа.

Королевский агент отступил, утаскивая философа с собой.

— О чем ты говоришь? И почему ты вообще здесь ночью? Ты что, лунатик?

— Нет, — квакнул Спенсер. — Я пришел… — Внезапно он замолчал и, широко раскрыв испуганные глаза, крикнул: — Там!

Бёртон посмотрел на озеро. Движется ли там фигура, или темный завиток тумана колышется посреди белого облака?

— Пошли в дом, — сказал он.

Долго уговаривать Спенсера не пришлось. Они побежали, пересекли дворик, влетели в дом и закрыли за собой дверь. Потом они в ужасе посмотрели друг на друга: обоим внезапно показалось, что в комнате кто-то есть. Вжавшись спинами в дверь, они внимательно оглядели музыкальную комнату, но увидели только тени.

— Матерь Божья, — прохрипел Спенсер, выпучив глаза, — неужели дьявол уже здесь?

Стало трудно дышать, заметно похолодало. Фонарь Бёртона покружил по комнате, и его свет задержался на мерцающих глазах сэра Генри Тичборна. Его лицо источало злобу: королевскому агенту вдруг показалось, что портрет изменился и стал изображать совсем другого человека — мрачного, злого, затеявшего недоброе. Свет скользнул вниз по портрету. На мгновение глаза прожгли темноту, потом потускнели, когда свет пробежал обратно по комнате, скользнул по полу и втянулся в заводной фонарь. Тот мигнул и погас, погрузив обоих во тьму. Только серебряный параллелограмм лунного света вытянулся на полу, обрамленный двумя тенями.

Сердце Бёртона бешено заколотилось. Наконец глаза привыкли к темноте, и обоих потянуло к двери, которую Бёртон чуть не открыл раньше. В этот миг ее ручка начала поворачиваться. Королевский агент стоял, как прикованный, не подозревая, что Спенсер тоже глядит на дверь. Мучительно медленно, мало-помалу, медная ручка поворачивалась.

В это мгновение вдалеке зазвучал знакомый аккорд; он подлетал всё ближе и ближе, наполняя комнату. Пианино ответило. Дверь открылась. В комнату вступила странная фигура. Бёртон и Спенсер заорали от ужаса.

— Клянусь своей шляпой! Что тут происходит? — завизжал Суинберн, потому что он и был этой странной фигурой: маленький, с покатыми плечами, на голове корона ярко-рыжих волос. Он озадаченно посмотрел на своих товарищей, которые, тяжело дыша, держались друг за друга.

— Эй! Вы что, напились? И не позвали меня?! Проклятые негодяи!

Из груди Бёртона вырвался почти истерический смешок. Он повернулся к двери во двор и тут же опять закричал от ужаса, отступив назад: из темноты на него глянуло демоническое лицо.

Его собственное отражение.