Скоро они встретились вновь, теперь в Мраморном дворце, после чего Чайковский сообщает Н.Ф. фон Мекк, что «с 11 часов вечера до трех просидел у симпатичного и очень музыкального Великого Князя Константина Константиновича». Великий князь тоже остался доволен встречей:

«Я простился с Чайковским с видимым обоюдным радушием, как будто мы давно знакомы и даже дружны» (30 марта 1880 г.).

Следующая встреча состоялась в Риме, на обеде у графа и графини Бобринских, и вновь великий князь произвел хорошее впечатление на прославленного композитора.

Но у каждого из них была своя жизнь, их пути в течение последующих пяти лет не пересекались. Тесное общение и переписка начались в 1886 году, когда Чайковский попросил великого князя испросить разрешение у императрицы Марии Федоровны посвятить ей цикл из двенадцати романсов. Константин Константинович выполнил просьбу, о чем сообщил в письме, и послал любимому композитору в подарок свою первую книгу.

В ответном письме от 18 сентября 1886 года Чайковский с восторгом отозвался о присланных стихотворениях. «Многие из них проникнуты теплым, искренним чувством, так и просящимся под музыку! Прочтя этот сборник стихов Ваших, я немедленно решил в возможно близком будущем воспользоваться им для следующей серии моих романсов, которую и буду просить Вас позволения посвятить Вашему Высочеству».

Что это не обычные льстивые слова, которыми положено по этикету награждать обратившую на тебя внимание августейшую особу, доказывают письма композитора родным и знакомым. Например, 10 ноября 1886 года он писал Ю. П. Шпажинской о Константине Константиновиче: «Я редко встречал в жизни столь же обаятельную личность. Он музыкант и поэт, выпустивший недавно сборник стихотворений, очень талантливых. Но, независимо от этого, он так участлив, так добр, так умен и интересен, что чем больше его знаешь, тем больше любишь его».

4 июня 1888 года Константин Константинович получил издание шести романсов Чайковского на стихотворения из подаренного ему сборника («Я сначала тебя не любила…», «Растворил я окно…», «Я вам не нравлюсь…», «Первое свидание», «Уж гасли в комнатах огни…» и «Серенада»). Самое большое впечатление на великого князя произвел романс «Растворил я окно…».

Романсы были сочинены Чайковским в ноябре — декабре 1887 года. И даже в советские годы, когда поэзия августейшего поэта, как родственника царей, находилась под запретом, а имя его не упоминалось даже в справочной литературе, выходили нотные альбомы Чайковского, и по стране растекались чудные мелодии романсов, написанных на слова мало уже кому известного после победы Октября поэта под инициалами К.Р.[52]

В своей переписке августейший поэт и гениальный композитор обсуждают творчество Фета, Льва Толстого и, конечно, друг друга. Чайковский делится своими размышлениями о технике стихосложения, сравнивая русскую и зарубежную поэзию, советует великому князю приняться за эпическое произведение из земной жизни Иисуса Христа. Константин Константинович, в свою очередь, спорит с ним о музыке, делает замечания к тексту либретто «Пиковой дамы», предлагает композитору войти в редколлегию Академического словаря русского языка.

Переписка и встречи духовно обогащали обоих. Но Константин Константинович выбирал в друзья талантливых людей гораздо старше себя по возрасту, и они уходили из жизни один за другим.

«В эту минуту получил телеграмму от Модеста Чайковского: Петр Ильич в три часа ночи скончался. Сердце больно сжимается. Я любил его и почитал как музыканта» (24 октября 1893 г.).

Во главе Академии Наук, основанной по указу Петра I в 1725 году, стоял президент, назначаемый императором. Первые трое были иностранцами, потом более полвека (1746–1798) — граф К. Г. Разумовский. В XIX веке сменилось пять президентов (А.Л. фон Николаи, Н. Н. Новосильцев, С. С. Уваров, Д. Н. Блудов, Ф. П. Литке), пока эту должность не занял граф Д. А. Толстой. Он совмещал ее с обязанностями министра внутренних дел и шефа жандармов, отчего Академия не только была консервативным учреждением, но и лишенным какого-либо свободомыслия. Граф не чаще одного раза в месяц заглядывал в Академию и не вникал ни в царившие в ней раздоры, ни в плачевное состояние академических зданий, ни в недостаток финансирования.

После смерти Д. А. Толстого в 1889 году в окружении государя стали рассуждать: почему бы не поставить во главе императорской Академии Наук члена императорской фамилии? Раньше подобного не случалось, и на то имелись свои причины. Их высочества умели хорошо сидеть на лошади и носить военный мундир, а вот с науками у большинства не ладилось. Но теперь есть подходящий великий князь: у него вышла книга стихов, он сочиняет музыку, много читает, коллекционирует живописные полотна, командует ротой гвардейского полка. Кроме того, он флигель-адъютант, член Общества естествознания, антропологии и этнографии, вице-президент Русского музыкального общества и прочее, прочее, прочее.

Министр народного просвещения граф И. Д. Делянов в беседе с Константином Константиновичем намекнул, что многие хотят видеть именно его во главе Академии, и просил не отказываться от должности, когда ее предложат.

«Мое тщеславное самолюбие было в высшей степени польщено, но вместе с тем я немного смутился при мысли о таком высоком положении. Отказываться я не имею причин. Вечером, после обеда, я улучшил минуту поговорить с Государем с глазу на глаз. Я спросил его, как он смотрит на сделанное мне предложение. Государь ответил мне, что он ему рад, сказал, что президент — великий князь — может стать выше всяких интриг, выразил желание, чтобы я принял это звание, и пожал мне руку. Величие, истинно духовное величие, сопряженное с внешним почетом, всегда имело для меня обаяние, и само осеняет меня. С Богом, в добрый час. С Богом» (2 мая 1889 г.).

На следующий день Александр III подписал указ, опубликованный в «Правительственном вестнике» 6 мая: «Его Императорскому Высочеству Государю Великому Князю Константину Константиновичу Всемилостивейше повелеваем быть Президентом Императорской Академии Наук».

«Со всех сторон меня наперерыв поздравляли, мое назначение было встречено самым дружным сочувствием. Я чувствовал себя героем дня и не мог опомниться от выпавшей на мою долю чести» (6 мая 1883 г.).

«Чем дальше, тем важнейшее значение получает для меня новое мое призвание, и я не мог прийти в себя, очутившись на такой почетной высоте» (7 мая 1889 г.).

«Сейчас сочинял речь, которую мне следует произнести в первом заседании Академии. Я ее написал и выучил наизусть» (8 мая 1889 г.).

Позавтракав и одевшись в парадный мундир с орденами, 13 мая великий князь впервые поехал в Академию. В малом конференц-зале — продолговатой комнате, увешанной портретами почивших президентов Академии, полукругом в креслах расположились убеленные сединами российские ученые. На возвышении перед ними сидели вице-президент В. Я. Буняковский и непременный секретарь К. С. Веселовский. Среднее кресло поджидало президента. Константин Константинович обратился к академикам с речью: