— Я вижу, вам нравится?

Поручик привычно вскочил — и вновь испытал определенное потрясение. Элвиг, беззаботно улыбаясь, стояла в дверях, и вместо привычного уже наряда на ней красовалось платье нежно-изумрудного цвета, удивительно подходившее к ее глазам. Но что это было за платье! Полностью закрытое, с пышными рукавами и подолом до пола — однако как-то так хитро скроенное (да и шитое из неведомой тончайшей ткани), что при каждом шаге девушки оно, ничуть не прозрачное, обрисовывало тело так, что если бы она оказалась полностью нагой, это, право, выглядело бы пристойнее. Поручик почувствовал себя подобием жалкого пехотного взвода, взятого в кольцо нешуточными силами неприятеля так, что бегство немыслимо, а баталия нереальна. Моментально вспомнил о здешнем цветке, чье маленькое золотое изображение по-прежнему красовалось у него на отвороте камзола, о напутствиях полковника, об интересах дела. Походило на то, что он увяз с головой и уже не выбраться. Самое печальное, что особого внутреннего протеста он, вопреки ожиданиям, не испытывал…

Элвиг непринужденно прошла к столу, опустилась в кресло. В ее голосе звучала не особенно и скрываемая легкая насмешка:

— Неужели вам такое зрелище в новинку? У вас что, ничего подобного нет? У вас уши красные, благородный Аркади… Ну хорошо, хорошо, я сейчас уберу, чтобы вас не конфузить… — она приблизилась к столику, сделала что-то, отчего зеркало погасло, вернулась за стол. — Садитесь. Уж не хотите ли вы сказать, что и ужин подобный вам в новинку?

— Вот здесь — ничего подобного, — почти обыкновенным светским тоном ответил поручик, усаживаясь. — Ужины с дамами и у нас случаются. Но таких аппаратов и таких зрелищ, действительно, нет…

— Что я наделала… — с притворным сокрушением вздохнула Элвиг. — Невольно смутила вашу непорочную душу…

— Вам доставляет удовольствие надо мной подсмеиваться?

— Ну что вы, вовсе нет, — сказала Элвиг. — Просто… должна же я быть ветреной, как подобает благородной девице? Я, честное слово, и подумать не могла, что у вас ничего подобного нет… Кто бы мог знать… Но ведь не может же так быть, чтобы у вас не было и всего остального? Дамы и кавалеры, галантные ухаживания, серенады, дуэли, букеты в окно, романтика и безумства…

— Это-то все есть, конечно, — сказал поручик. — Кроме дуэлей.

Ее брови взлетели в непритворном изумлении:

— Как же вы ухитряетесь обходиться без дуэлей? Это ведь решительно невозможно…

— Как-то обходимся.

— Но это, должно быть, невероятно скучно?

— Пожалуй, — сказал поручик, — нет, втихомолку, конечно… Иногда случается.

— Все равно, так жить скучно…

— Пожалуй, — повторил он.

Признаться по совести, ему, как и многим другим молодым офицерам, приходилось всерьез сожалеть, что времена нынче не те. Славно было бы, схватившись с каким-нибудь негодяем, совершенно открыто, на людях, не имея к тому никаких запретов, выхватить саблю и холодно бросить: «Встаньте в позицию, вы, подонок!» Наглецов и подлецов, право же, изрядно бы поубавилось и уж пришлось бы таковым взвешивать каждое слово…

— Вы мне потом расскажете, как у вас обстоит? — с живейшим интересом спросила Элвиг. — Как ухаживают, прельщают, как при этом при всем ухитряются разрешать сложные дела при отсутствии дуэлей…

— Обязательно, — сказал он светски.

— И, разумеется, о модах… впрочем, мужчину об этом вдумчиво расспрашивать бесполезно, я усвоила на опыте… Как вам нравится мое платье?

— Оно великолепно.

— Отчего же вы избегаете на меня смотреть? Снова какое-нибудь нарушение вашего этикета?

— Нет, что вы…

— Тогда почему вы ерзаете и прячете глаза?

Поручик решился:

— Да исключительно оттого, что я, признаюсь вам честно, служил в провинции, в глубоком захолустье, мало того, я там и вырос. А посему не особенно и искушен в… столичных галантностях. У вас наверняка сыщется точно такая же провинция, захолустья везде одинаковы…

— Вы прелесть, Аркади, — без насмешки сказала Элвиг. — Так и нужно было сразу сказать, а то я себя чувствую неловко, не понимаю вашего поведения и не знаю, как с вами держаться… Надеюсь, даже в захолустье благородных людей учат, как налить вина даме?

— Безусловно, — сказал поручик, берясь за бутылку, пузатую и пыльную, прямо-таки замшелую, что свидетельствовало о выдержанности вина. — Это нехитрое ремесло мы в наших краях освоили…

«А уж пить-то мы и вовсе мастера, — мысленно продолжил он, почувствовав себя чуточку свободнее. — Да не то чтобы это благоуханное слабенькое винишко, а разнообразные водочки и от всей русской души…»

Элвиг на минутку отошла к столику, что-то там сделала, зеркала остались матовыми, но зазвучала приятная музыка, опять-таки незамысловатая, но тешившая слух. Технические достижения этой загадочной, канувшей в небытие цивилизации начинали поручику нравиться всерьез. Особенно после нескольких бокалов зеленоватого вина, не столь уж и слабенького.

— Можно задать вам нескромный вопрос? — спросила вдруг Элвиг.

— Извольте, — ответил поручик браво.

— Быть может, я у вас вызываю некое отторжение? Из-за этого… — она повела указательным пальцем вокруг глаза, сверкнул великолепно ограненный сиреневый камень в перстне. — Скажите честно.

— Вот уж ничего подобного, — твердо сказал поручик.

И нисколечко сейчас не врал. Ее диковинные кошачьи зрачки уже перестали удивлять и уж никак не вызывали отвращения. Если не обращать на них внимания, она была прекрасна — дома таких красавиц поручик почти что и не видывал.

— Похоже, вы говорите правду… — заключила Элвиг.

Поручика эта тема вновь натолкнула на размышления о некоторых имевшихся здесь загадках. Он видел здесь и людей с обычными круглыми зрачками исключительно среди тех, кто ходил с покрытыми головами. А вот у благородных господ и дам зрачки были только кошачьи («змеиные», пожалуй, все же не вполне удачное определение).

— Интересно, почему так… — сказал он.

— Что именно?

— Ну, вот это… — он показал на собственный глаз. — Я видел в городе и людей с точно такими же зрачками, как у меня. Загадка…

— Никакой загадки нет, — сказала Элвиг. И добавила просто: — Видите ли, мы не отсюда. Наш народ не отсюда.

— Как это?

Элвиг посмотрела в угол, где красовались часы в высоком резном футляре (здешние циферблаты, как поручик уже успел установить, разделены не на двенадцать часов, а на четырнадцать). Кивнула:

— Пойдемте, самое время…

И направилась к одной из дверей в глубине гостиной. Они прошли по короткому коридору и оказались на балконе с причудливой каменной балюстрадой. Элвиг встала у перил спиной к нему. Под ними раскинулся город — длинные пунктиры из уличных фонарей, освещенные окна домов и дворцов, россыпи разноцветных огоньков парковых аллей, превратившие деревья в феерическое зрелище, некое подобие сказочного леса. Тем не менее этого половодья огней оказалось недостаточно, чтобы затмить свет звезд, — и в ночном небе алмазной полосой сверкал Млечный Путь, горели созвездия. Поручик не настолько был искушен в астрономии, чтобы с ходу определить, сильно ли отличается здешний ночной небосклон от привычного, и отличается ли вообще. Он мог уверенно отличить лишь Большую Медведицу и Геркулеса — но их-то как раз и не увидел, что ни о чем еще не говорило: дома они тоже не во всякое время видны на небе. А вот крупная алая капелька, светившаяся справа, над парком, крайне напоминала Марс. На него-то Элвиг и показала: