– Это я! Да, Варенька?! Я?!! Боже мой, боже, какая прелесть! Я же тут сущая итальянка!

Это действительно была Аннет – в простом белом платье, с цветами жасмина в чёрных кудрях, с нотами в руках. Художнице удалось удивительно точно передать простую и искреннюю улыбку бобовинской барышни, тёплый, чуть насмешливый взгляд её чёрных глаз, ямочки на загорелых щеках. А рядом с холста без рамы смотрели светлые глаза Александрин. На портрете приёмная дочь княгини выглядела старше своих лет, печальнее и строже. На её некрасивом лице не было привычной маски высокомерности, но сквозь надменную улыбку виделась затаённая боль и глубокая, тяжёлая тоска. И в то же время это была Александрин – её тонкие нервные черты, её привычный поворот головы, очерк узкого подбородка. И даже волосы слегка выбивались слева над виском, как в жизни: все домашние знали, скольких слёз стоила Александрин эта непокорная прядка, портившая любую причёску.

– Боже мой… – тихо сказала Вера, останавливаясь перед портретом. – Боже мой, Варя… Ты… Ты действительно большой художник! Как ты смогла понять, почувствовать… Вы ведь даже подругами не были никогда!

– Сохрани меня Господь от подобной дружбы! – послышался звенящий от презрения голос, и Александрин встала перед собственным изображением. – Позволь тебя спросить, голубушка, когда это ты видела у меня такое лицо? Будто я сейчас зареву как корова! Слава богу, я ещё умею держать себя в руках на людях! Кто тебе дал право так бездарно малевать меня? Да ещё вывешивать свою мазню на продажу?!

Стоящий рядом Николай чуть слышно фыркнул, но сестра сердито сжала его локоть. Вера резко повернулась к приёмной дочери.

– Александрин, умоляю, ведите себя прилично! – послышался её негромкий гневный голос. – Где ваше воспитание? Мы в гостях, и я не позволю вам оскорблять хозяев этого вечера! И смею напомнить, что вы сами пожелали ехать сюда! Хотя мы все отговаривали!

– Вы напрасно, барышня, полагаете, что это для продажи, – тихо, но очень спокойно сказала бледная Варя, прямо глядя в глаза Александрин. – У меня и в мыслях не было это продавать: ни ваш портрет, ни Анны Станиславовны. Повесили, чтобы люди смотрели, а продать – я никогда бы не продала! Уж поверьте!

– Дрянь! – сквозь зубы процедила Александрин. – Подлая дрянь! Ты сумела отомстить, нечего сказать! Маменька, позвольте мне уехать из этого… притона! Алексей Порфирьевич, проводите меня к саням!

– Александрин, возьмите себя в руки! – княгиня Вера не повысила тона, но голос её стал таким железным, что вздрогнул даже Казарин, уже предложивший было Александрин свою руку в гороховой перчатке. – У меня нет возможности отправить вас домой, никого не оскорбив этим! Вы останетесь до конца вечера! И будете вести себя как подобает барышне из семьи Тоневицких! Только что вы хвалились, что умеете держаться на людях, – и где же это? Взгляните, все на вас смотрят!

Княгиня Вера была права. Гости поглядывали на них с недоумением. Александрин наконец тоже заметила всеобщее внимание и, вздёрнув подбородок, отошла от портрета. Казарин засеменил за ней. А к расстроенной Варе подошла княгиня Вера.

– Варя, милая, прошу вас не обижаться, – спокойно и твёрдо сказала она. – Вы давно знаете Александрин и… Вы умнее её. Надеюсь, вы понимаете…

Та молча кивнула.

– Ну, и слава богу. А что, вы и впрямь не продаёте эти портреты? А я было уже обрадовалась… Неужто невозможно купить?

– Помилуйте, Вера Николаевна! – всплеснула руками Варя. – ВАМ я их даром отдам! Нет уж, не спорьте, никаких денег не приму!

Но княгиня уже расстёгивала бисерный ридикюль.

– Варя, не желаю слышать. У вас, насколько я понимаю, не обычная выставка, а сбор в поддержку художника? Хороша бы я была, взяв здесь что-то даром! Тем более большая работа всегда стоила больших денег! Варя, умоляю вас, забудьте о белошвейной мастерской! Вы – огромный талант! Портрет Александрин – самое проникновенное, что я видела в жизни! А вы – мастер! И будущее вам это ещё докажет, а пока что – примите!

В глазах Вари стояли слёзы. Сжав дрожащие пальцы у горла, она качала головой, не сводя взгляда с княгини Веры, и не могла взять ассигнации из рук княгини. В конце концов их принял Андрей Сметов.

– Благодарю вас, княгиня, – серьёзно, без привычного ёрничанья сказал он. – Ваши слова, как алмазы. Варваре Трофимовне очень нужно слышать такое.

Варя внимательно посмотрела в смуглое, взволнованное лицо студента. Слегка улыбнулась. Сметов ответил коротким поклоном. И в этот миг из соседней залы послышался негодующий голос Аннет:

– Коля, да что же это ты выдумал, право! С какой стати?! Нет, и не проси, ни за какие блага!

Но Николай Тоневицкий уже вытащил сестру за руку к гостям:

– Маменька, я подумал, что коль уж здесь концерт в пользу нашей Вари, так, может быть, Аннет споёт что-нибудь для всех? Я видел здесь очень хороший рояль!

– А как же, рояль стоящая, больших денег стоила! – важно начал было Емельянов, но его голос утонул в буре восторженных просьб:

– Пожалуйста, княжна! Извольте! Мы все вас просим!

– Но, господа… Уже поздно, и я не в голосе… – растерянно начала было Аннет.

– Дорогая, ради Вари вы обязаны, – совершенно серьёзно, пряча улыбку, сказала Вера. – Коля подал прекрасную мысль.

– Ну… если ради Вари…

К княгине и княжне пробился сквозь толпу гостей Емельянов. Он потрясал серой кредиткой.

– Вот! Двадцать пять! Пусть только княжна не откажет!

– Вера Николаевна, это же пассаж… Это неприлично! – в ужасе прошептала Александрин, но Вера рассмеялась:

– Что ж, хорошее начало! – звонко и почти озорно сказала она. Лукавая улыбка осветила её лицо, и всем в зале сразу стало заметно, что княгиня Тоневицкая всего лишь на десяток лет старше своих падчериц. – Итак, княжна Аннет споёт романс! Кто готов заплатить за это?

Поднялся страшный шум. Первыми к роялю пробились военные, и на полированной чёрной крышке немедленно выросла кучка кредиток. Емельянов, стоя рядом, ревниво следил за ней взглядом, но больше него никто не положил, и купец заметно успокоился. Следом кинулись студенты («Со своими грошами…» – язвительно откомментировала Флёна, наспех собиравшая со стола чайные чашки), затем – ценители искусства.

– Аннет, вы просто не имеете права ударить в грязь лицом! – с напускной строгостью заметила княгиня.

– И не подумаю! – беззаботно отозвалась Аннет. – Но уж чур аккомпанируете вы! Коля непременно собьётся и собьёт меня! И держитесь, маменька: рояль чудовищно расстроен!

– Буду иметь в виду. – Вера храбро села за инструмент. Гости плотным, шумно гомонящим кольцом окружили певицу и аккомпаниаторшу. Никто не хотел садиться в приготовленные кресла. Андрей Сметов – тот и вовсе встал прямо перед Аннет, глядя прямо на неё сощуренными глазами. Николай Тоневицкий нахмурился и уже шагнул было к нему, но Аннет опередила брата.